Автор: Анастасия Пика

Вера Глушкова: Персональные данные – это нефть XXІ векаВ далеком 1950 году, в лаборатории киевского Института электротехники, академик Сергей Лебедев создал первый в континентальной Европе компьютер. Спустя пять лет отечественная кибернетика, сперва названная «реакционной лженаукой», пережила свой золотой век. В СССР в огромных масштабах автоматизировали предприятия, производили ЭВМ и обучали программистов. По инициативе академика Виктора Глушкова в 1957 году на базе Института математики был создан вычислительный центр (впоследствии Институт кибернетики), который до сих пор остается «кузницей» научных кадров, востребованных во всем мире. Сегодня технологический процесс шагнул далеко вперед и стали возможными невероятные вещи. Американцы, к примеру, в прошлом месяце впервые передали мысль от человека к человеку. И кто знает, не случись бы определенные исторические события, возможно, такие открытия происходили бы и в Украине. О том, что сегодня нужно сделать для возрождения отечественной кибернетики, ForUmузнал у дочери академика Глушкова, старшего научного сотрудника Института кибернетики НАН Украины Веры Глушковой.  – Расскажите о том, как вы пришли в науку и что входит в круг ваших научных интересов сегодня? – По образованию я – экономист-математик, закончила кафедру экономической кибернетики факультета кибернетики. Но диссертацию защищала на соискание степени кандидата физико-математических наук. Моей темой была задача коммивояжера с движущимися объектами. Это примерно как GPRS, только оптимальный путь нужно искать не среди неподвижных объектов, а среди перемещающихся. К примеру, вычислить оптимальный путь для самолета-заправщика. С этой же темой я начинала участвовать в национальной космической программе. Однако Союз распался, и программа свернулась. Потом я работала с интернациональной группой ученых в сфере чернобыльских исследований. Мы разрабатывали для Европы систему поддержки принятия решений по ликвидации последствий ядерных аварий. Она называется «РОДОС» и до сих пор действует на средства европейских налогоплательщиков. Однако три года назад я отошла от чисто научных проблем и занялась историей науки, в частности теми проблемами, которые до сих пор оставались закрытыми. – Я так понимаю, что вы имеете в виду ОГАС? Расскажите, для чего Глушков разработал эту систему? – ОГАС (Общегосударственная автоматизированная система учета и обработки информации) – это управление экономикой всей страны в онлайн-режиме, начиная от конкретного рабочего места, заканчивая руководством. Согласно проекту, вся информация должна была циркулировать в этой системе в безбумажном виде. По сути, ОГАС – это первый проект информационного общества в мире, в котором Интернет был всего лишь небольшой составляющей. Причем в него входили не только экономические, а и управленческие, социальные задачи. Я считаю, что сегодня этот проект незаслуженно забыт. Поэтому мы, совместно с ветераном вычислительной техники и коллегой моего отца Борисом Малиновским, занимаемся его возрождением. Сложность заключается в том, что все документы по ОГАС раньше передавались в Москву, а там уничтожались. Однако мне удалось найти в отцовских документах три черновых варианта предэскизного проекта 1964 года и опубликовать их. Мы организовали конференцию, которая вызвала очень большой интерес. Также мы проводим в Доме ученых ежемесячный семинар под названием «Проблемы развития и становления информационного общества», посвященный ОГАС и современным проблемам информационного общества. – Почему в Советском Союзе эту систему не воплотили в жизнь? – В 1964-м это было слишком рано. ОГАС очень опередила свое время. Тут еще нужно отметить, что отец был менеджером от Бога. Удивительно, что он вообще вышел с ней на правительственный уровень, ведь сделать подобное в то время было практически нереально. Однако они придумали хитро – договорились с друзьями в комсомольских организациях научных институтов других городов. Все одновременно подали решения комсомольских собраний о необходимости рассмотрения создания такой системы, после чего не заняться этим вопросом было уже нельзя. Причин, почему ОГАС первоначально не поддержали, было много. Во-первых, люди просто были не готовы. Они вообще не понимали, зачем такая система нужна. Сейчас порой старшее поколение боится машин, а тогда их боялись почти все. Люди не хотели разбираться, учиться, перестраиваться. Не понимали это и на правительственном уровне, даже экономисты не понимали. Единственные, кто оценил, были военные. Министр обороны дал Глушкову добро, и Институт кибернетики автоматизировал всю оборонную отрасль. Была сделана уникальная система противовоздушной обороны, трехуровневая система управления военным морским флотом, проводилась установка бортовых компьютеров на самолеты и подводные лодки и т. д. Кстати, Малиновский мне недавно рассказывал, что подводную лодку, на которую он в 60-х устанавливал компьютер, списали, а компьютер до сих пор работает. Во-вторых, очень сильным было сопротивление бюрократического аппарата. Никто не хотел, чтобы управление страной уходило из рук, чтобы кому-то параллельно были видны все правительственные махинации. Однако экономическое развитие страны начало отставать, и нужно было что-то делать. В 1964-м Евсей Либерман предложил экономическую реформу, которая пришлась руководству по вкусу. Глушкову на ОГАС было нужно 20 млрд рублей на 20 лет, а экономисты сказали, что их проект стоит лишь бумаги, на которой написан. Естественно, руководство выбрало реформу Либермана, команда которого, кстати, сейчас вся на Западе. – Что даст внедрение ОГАС сегодня? – ОГАС в идеальном варианте можно было внедрить в Советском Союзе. А сейчас ее можно реализовать лишь частично, что и делается. По сути, это автоматизация работы управленческого звена, электронное правительство, электронная демократия. Кстати, скоро мы будем читать лекцию по ОГАС в Академии управления при Президенте Украины. То есть мы просто возобновляем часть того, что имели уже давно. Те же АСУТП на украинских заводах (автоматизированные системы управления технологическими процессами) до сих работают на программном обеспечении, разработанном Институтом кибернетики. Например, все магистральные нефтепроводы СССР были автоматизированы Институтом кибернетики, даже алгоритм, который там внедрен, был придуман его учеными – Владимиром Михалевичем и Наумом Шором. До сих пор на украинском участке этих нефтепроводов работают те же программы, правда, в алгоритм добавлен один критерий – минимизации износа оборудования. Также Институт кибернетики автоматизировал в разные периоды времени НПО Королева и конструкторское бюро Туполева в Москве, Останкинскую телебашню, аэропорт Будапешта, завод «Электрон», базы КГБ и МВД, большинство украинских заводов и объединений, и еще очень много разных объектов.  – Что мешает вывести нашу кибернетику на мировой уровень? – Существует такое понятие, как цифровой суверенитет страны. Он дает право самостоятельно определять стране свою информационную политику. Сегодня Украина не обладает ни одним его элементом. А чтобы создать цифровой суверенитет, нужна своя элементная база, свои операционные системы, антивирусы, программы, поисковики. У нас сегодня не создается ничего. Институт кибернетики строился четко под цифровой суверенитет – там был экспериментальный завод, люди, которые создавали операционные системы, трансляторы, интерпретаторы, языки, программы, алгоритмы, теоремы, системы автоматизации крупных проектов... Это делалось внутри страны. Сейчас мы все потеряли, осталось только хорошее кибернетическое образование. Раньше на Украине было около 300 заводов, которые занимались элементной базой, не говоря уже обо всех остальных. Где они сегодня? Большинство закрыто или перепрофилировано. Уничтожена целая отрасль, которую героически создавали на протяжении двадцати лет. Мы просто проиграли Западу конкурентную борьбу. – То есть отечественная кибернетика была разрушена специально? – Да. Первый удар был нанесен в 1969 году, решением стран СЭВ, которое, в основном, лоббировала ГДР. Тогда практически прекратилось производство отечественных компьютеров. Были приняты решения, которые вынуждали всех переходить на машины ЕС – кальки с компьютеров IBM третьего поколения. А в то время в Европе уже были машины четвертого поколения. Глушков и Лебедев писали письма в Москву, просили, чтобы этого не делали. Надвигалась настоящая катастрофа. Однако решение приняли, и мы фактически обрекли себя на отставание. То есть, как только в Европе увидели, как бурно развивается наша кибернетика, ее сразу же придушили. – Насколько грамотны наши молодые IT-специалисты, закончившие факультет кибернетики Киевского национального университета им. Т.Г. Шевченко, Политехнический институт? – Это достаточно неплохие специалисты. По всем международным рейтингам украинцы входят в топы айтишников. И это объясняется именно тем, что у нас осталась старая система образования и очень квалифицированные преподаватели. Я работала на Западе и видела, чем наши системы образования отличаются. Наших студентов учат всему. Какие-то предметы могут и не пригодиться в дальнейшем, однако дают широкий кругозор и правильное понимание любой проблемы. То есть наши специалисты возьмутся за любую проблему, она их не испугает. Западное образование более прикладное, студенты учатся чему-то конкретному, чтобы потом работать именно в этой области. Сейчас в Украине хотят сделать то же самое. Бизнес утверждает, что им нужны не широкие специалисты, а студенты с профессионально-техническим образованием. Ведь сейчас программисты, работающие в Украине, не решают серьезных проблем. Они работают на аутсорсинг, им нужно просто хорошо программировать. Люди, которые умеют делать большие проекты, никому не нужны, так как государство практически ничего не заказывает. – Студенты тоже не особо довольны, они жалуются, что предлагаемая им в институте программа не соответствует требованиям работодателей. В результате, чтобы реально работать в отрасли, им приходится заниматься самообразованием. – Я считаю, что к этой проблеме нужно подходить комплексно. Реформа в кибернетическом образовании нужна, однако очень грамотная, чтобы не разрушить то, что мы имеем. Мы живем в информационном обществе или, как его еще называют, обществе знаний. Одним из главных отличий такого общества от индустриального является то, что люди должны постоянно осваивать новые знания. А учиться и хорошо ориентироваться в новых знаниях может только тот, кто имеет хорошую фундаментальную базу, хотя на первый взгляд многим и кажется, что она не нужна. Поэтому, к примеру, первые год или два студент в любом случае должен получать общее образование, так как это очень важно. Сегодня он программист, а завтра придется работать в другой области, что он там будет делать со своими узкоспециализированными знаниями? Или станет руководителем, для которого необходим широкий кругозор и хорошая база. Без общих знаний он не сможет идти вверх по карьерной лестнице. После года или двух еще два года пусть получает профтехобразование, и идет работать в области. Не хочет – учится дальше и получает более глубокие знания. Можно вообще сделать отдельно систему IT-профтехобразования. Но человек, заканчивающий двухгодичные курсы по Oracle (американская корпорация, предлагающая узкоспециализированное обучение для IT-специалистов по собственной системе. – Авт.) должны понимать, что американская фирма с таким названием может завтра обанкротиться и им придется переучиваться заново.

– Студенты-кибернетики охотно идут в науку?

– Нет. Сейчас вообще практически никто. Вот уйдет это поколение – и работать в науке будет некому. Это неудивительно, молодой специалист получает 1500 грн. Поэтому молодежь максимум защищает диссертацию, а потом уходит. У нас сейчас молодыми специалистами считаются сорокалетние. Есть несколько мест, куда молодежь идет из-за хороших менеджеров-руководителей, которые умеют зарабатывать деньги и работают с западными партнерами, например к Марку Железняку, у которого и я в свое время работала. Однако там все четко – чуть-чуть поработал – и сразу забирают на Запад.

– Кстати, почти все украинские программисты работают на европейские и американские компании. Это же настоящая утечка мозгов!

– Да, у нас она очень сильная и, конечно же, это очень плохо для страны. Однако сейчас ситуация немного изменилась. Представители IT-бизнеса организовались, выступили единым фронтом, и благодаря этому в Украине упростили налогообложение компьютерной отрасли и отменили налог на добавленную стоимость. Сейчас это дает свои плоды – людям выгодно оставаться работать в стране. Теперь как минимум часть молодых специалистов не уедет за границу. Однако сегодня в IT-бизнесе работают, в основном, на аутсорсинг, либо обслуживают западные бренды. Я считаю, что у нас должно быть больше национальных программ с соответствующим финансированием.

– Какие вопросы сегодня являются самыми актуальными для ученых-кибернетиков? О чем чаще всего у них идут споры?

– В 2012 году это были защита персональных данных и информации в целом, защита банковских карточек и всего, что связано с оплатами, электронное правительство, электронные деньги, электронная подпись, пиратство.

– А какая тема особенно важна для вас лично? Ответ на какой вопрос вы так и не нашли?

– Сейчас существует так называемое движение трансгуманистов. Одним из его идеологов является Реймонд Курцвейл, технический директор Google. Так вот, они хотят пересадить человеческий мозг в аватары, создать биороботов. И к чему это приведет? Вот, к примеру, сейчас активно рекламируют Google Glass (гарнитура с проекционным дисплеем, камерой и постоянной связью с облачным сервисом, позволяющая идентифицировать любого человека и узнать о нем информацию по изображению его лица. – Авт.) Пока людям переключать в нем клавиши очень неудобно. Поэтому создатели начали новую разработку. Они собираются вживлять в голову чип, и тогда человеку достаточно будет только подумать о том, что ему нужно, а чип считает эмоцию. Все эти разработки ведутся очень серьезно. Их поддерживают голливудские актеры, крупные бизнесмены, трансгуманисты, движение «Россия 2045», которое, кстати, уже выходит на украинский рынок. А теперь представьте, что будет, если всем нам вошьют эти чипы. Это будет, как в Апокалипсисе и антиутопиях. Даже страшновато становится. Они создадут нового человека-биоробота. Я отношусь к этому резко отрицательно, и стою в этом вопросе на позиции православной церкви, которая категорически выступает против вшивания любых чипов и аппаратуры под кожу. Это приведет к тому, что вам смогут передавать любые мысли, любые приказы. Вы перестаете быть человеком. У вас отберут свободную волю.

– Почему люди сознательно спонсируют такие вещи?

– Их заманивают, к примеру, бессмертием. Рассказывают, что человеку можно будет заменить все органы, перенести память и тому подобное. Поэтому призывают не ждать долго, а прямо сейчас все это перенести в аватары. – Одной из самых серьезных проблем в мире сегодня является кибертерроризм. Насколько все плохо в Украине с незащищенностью персональных данных и работают ли ученые над решением этой проблемы? – Эта проблема жестко упирается в финансы. Защита информации – очень недешевое дело, особенно если делать его тщательно. Одна сторона проблемы – то, что мы не имеем ни одного элемента цифрового суверенитета. А это означает, что в любом компьютере, в любой программе, даже в компьютерной детали, может быть закладка, которую мы не видим. И когда надо будет – она начнет работать и скачивать необходимую информацию. Другая сторона заключается в том, что, как говорил герой фильма «Формула любви»: «То что один человек создал, другой завсегда разобрать сможет». То есть, в любом случае, поломать можно все, это вопрос исключительно времени. Покупая ключ электронной подписи или криптографический сертификат, вы должны осознавать, что вечной защиты не бывает. В ее основе лежит алгоритм, который с помощью метода полного перебора можно расшифровать как за сто лет, так и с первого раза. Минимальное, что мы можем сделать – установить на всех компьютерах нормальное антивирусное обеспечение. Однако, по информации МВД, 47%, а по данным Microsoft – больше 70% компьютеров в органах власти работают на пиратском программном обеспечении. В системе ЦИК все уровни защиты были поставлены только к апрелю этого года! То есть, кто там что до этого воровал – никто не знает. У нас о проблеме защиты персональных данных задумались только в прошлом году, после знаменитого дела по ex.ua, когда элементарными DDOS-атаками в стране вышибли практически все государственные сайты. – Кстати, как вы относитесь к пиратству? Что плохого в возможности смотреть фильмы онлайн? – В этом нет ничего плохого. И я вместе с научным сообществом активно выступала в защиту сайта ex.ua. Вопрос пиратства нужно решать разумно. У нас в стране дисбланас между зарплатами людей и стоимостью интеллектуальной собственности. На Западе этот контент стоит определенных денег, но на наши зарплаты мы его себе позволить не можем. Проблему нужно решать постепенно, а не просто прийти и запретить. Так мы не сможем пользоваться операционными системами и другим программным обеспечением, которое у большинства людей пиратское, и таким образом закроем Интернет в Украине для многих людей вообще. – А как вы относитесь к внедрению электронного реестра пациентов? – Я планирую в ближайшем будущем разобраться для себя с этим вопросом. Медицинские данные – это уязвимые данные. Вроде бы на эту систему дает деньги Всемирный банк, и она будет базироваться на сервере с полной защитой. Однако защита будет в Министерстве здравоохранения, а первоначальные данные все равно предоставляет каждая поликлиника. Кто там будет этим заниматься? Для них даже антивирус купить проблема. Согласно законодательству, мы имеем право не предоставлять свои данные поликлинике, если в стране бесплатная медицина. Но сейчас поликлиники постепенно становятся коммунальными предприятиями, поэтому, возможно, будут иметь право требовать, что им угодно. Персональные данные – это нефть XXІ века. Те же медицинские данные можно использовать очень разнопланово. В лучшем случае – продать коммерческим структурам, чтобы те предлагали вам разнообразные продукты. А в худшем – шантажировать. К примеру тем, что расскажут о ваших болезнях потенциальному работодателю, или подпортят политическую карьеру. – Можно ли как-то решить проблему незащищенности персональных данных в Украине при наличии финансирования? – Это очень сложно. Но при наличии денег можно. Нужно создавать целые центры, в которых программисты будут обслуживать, к примеру, поликлиники целого района. Необходимо выстраивать новую систему. А то сейчас у нас с компьютерами работают девочки, которые тыкают одним пальцем по клавишам, и для которых защита персональных данных – китайская грамота. – Кстати, о девушках. Существует анекдот, что женщина-программист – это как морская свинка – никакого отношения ни к морю, ни к свиньям не имеет. Неужели между мужским и женским мозгом настолько разительные отличия, что женщина не может быть хорошим программистом? – Нет, женщина может быть хорошим программистом. Это подтвердили первая программистка Ада Лавлейс, описавшая вычислительную машину, созданную Чарльзом Бэббиджем; Екатерина Ющенко – основатель отечественной школы программирования; Ольга Перевозчикова, которая участвовала со своим отделом в разработке большинства программ национального уровня, таких как построение информационного общества в Украине, создание электронной подписи, облачные вычисления, разработка суперкомпьютера СКИТ и т.д. У нас в Институте кибернетики теорией программирования и программированием занимались в основном женщины. Если говорить о психологических отличиях – у женщин ниже скорость реакции. В компьютерных играх они чаще проигрывают. То есть женщины медленнее входят в процесс, и медленнее выходят из него, у них так психика устроена в связи с их главной функцией – материнством. А мужчины переключаются с одного процесса на другой быстрее. Однако это в среднем, женщины все равно могут достигать высокого уровня реакции. Еще мужчины более конструктивны и логичны, зато женщины более эмоциональны, поэтому смотрят вширь, захватывают больше деталей. А в программировании детали очень важны. То есть, чтобы была целостная картинка, в программировании нужны и мужские, и женские качества. Кстати, Google недавно учредил грант Women in Tech Conference and Travel Grants, предназначенный для женщин-ученых, которые работают и занимаются исследованиями в IT-сфере.  – Можно ли создать искусственный интеллект? Научить роботов творчеству? – Какие-то функции искусственного интеллекта им передать, конечно, можно. Такие работы ведутся чуть ли не с самого зарождения кибернетики. Сын моей знакомой, кандидата физико-математических наук Надежды Мищенко Александр работает в Калифорнийском университете в Беркли. Так у них один раз возникла с американскими учеными дискуссия по поводу того, кто первым начал разрабатывать программы по искусственному интеллекту и распознаванию текстов. Кстати, результаты подобных работ сейчас активно применяются в поисковых системах для правильного понимания запросов пользователей. Американцы уверяли, что первыми этот процесс начали они, в начале 60-х. Тогда Саша им сказал, что его мама писала такую программу еще в конце 50-х. Не поверили. Ну он не поленился, позвонил маме, нашли программу, подняли все документы, он пошел в библиотеку Конгресса США и доказал, что в 1962 году Глушков выступил с результатами этой программы в Мюнхене и произвел там фурор. После этого доклада Глушкова сразу включили в Программный комитет IFIP (theInternationalFederationforInformationProcessing, самая влиятельная на то время организация по компьютерной науке. – Авт.). А задача заключалась в том, что ЭВМ «Киев» давали существительные, глаголы и предлоги, а затем на примерах учили правильно составлять из них предложения. Единственной ошибкой было то, что фразу «Инженер сидит на кухне» машина упорно воспринимала как неправильную. Имитация творческих функций у робота, конечно же, может быть. Для этого они и создавались. Мой отец всегда говорил, что роботы должны максимально упростить человеку работу и творчество. А вот иметь побудительные мотивы и ставить цели они могут только до определенного уровня. Я, как человек верующий, прекрасно понимаю, что существует душа и высшие силы, некое пятое измерение, которое смоделировать не сможет никто, а оно все равно в нас существует. Робот может говорить, что он верит в Бога, но это будет лишь имитация. К сожалению, большинство того, что мы сейчас производим – не творчество, а имитация. Например, фильмы, которые совершенно не затрагивают душу. Отец любил повторять: «Не страшно, если машины будут думать, как люди, страшно, если люди будут думать как машины». – С развитием современных технологий люди стали умнее? – Насчет умнее – вряд ли, а вот быстрее соображать точно стали. Способность решать аналитические задачи у людей осталась такой, как и была, однако увеличилась возможность воспринимать большие объемы информации. Я часто думаю, могло ли человечество пойти другим путем до возникновения вычислительной техники. На самом деле, нет. Мой отец писал о том, что в истории человечества существовало три информационных барьера. Первый – когда человечество изобрело письменность, второй – книгопечатание и третий – компьютеры. То есть компьютер возник как ответ на вызов. Увеличилось количество информации, поэтому управлять экономикой без него стало невозможным. А так как количество информации и дальше лавинообразно растет, человек начинает думать еще быстрее. – Один психолог убеждал меня в том, что человек всегда фильтрует для себя информацию, поэтому переключение каналов и пролистывание заголовков является его естественной потребностью. Но мне кажется, что это похоже на современную болезнь. – На самом деле, это очень плохо. Детские психологи уже бьют тревогу. У современных детей клиповое мышление, они ни на чем не задерживают надолго внимание. А как они могут что-то фильтровать? Плюс вся информация идет к ним с помощью видео. Когда человек читает или слушает книгу, он выстраивает образы. И люди друг друга понимают, так как эти образы получаются примерно одинаковыми. А у современных детей получается полная каша в голове. Они даже «стол» или «дерево» представляют по-другому. Не знаю, что с ними будет, когда они вырастут. Я уже наблюдаю эту «кашку» у школьников и студентов, с которыми общаюсь. Очень сложно им снова выстроить в голове нормальную систему мышления.  – Когда Интернет только зарождался, перед ним, вероятно, стояли другие задачи? Все вышло из-под контроля или так и планировалось? – Думаю, что не планировалось. Интернет начинался как закрытая сеть для военных и не разрабатывался как система коммуникации между обычными людьми. Просто так получилось. Поначалу контролировать его было нельзя из-за слабых мощностей компьютеров. Однако сейчас это не является проблемой. Кстати, согласно решению конференции Международного союза электросвязи от 3-14 декабря 2012 года, с 2015-го года вводится стандарт глубокого анализа интернет-трафика DPI (Deep Packet Inspection), против чего выступила, в частности, Германия, предупредив, что эта технология может быть использована для внедрения цензуры и, следовательно, превратится в препятствие на пути свободного обмена информацией. Согласно DPI, интернет-провайдеры смогут анализировать не только заголовки пакетов пересылаемых данных, но и их контент, провайдеров будут обязывать просматривать данные пользователей. То есть сейчас они могут читать только заголовки почтовых пересылок, но скоро смогут читать все. За каждый ваш шаг можно будет деньги брать. Вообще, у современного Интернета две основные тенденции – коммерциализация и контроль.

– Эдвард Сноуден поступил правильно, рассказав миру о киберпреступлениях США?

– Возможно, да. Однако, чтобы сказать с уверенностью, нужно знать мотивы его поступков. Но последствия в любом случае положительны. Люди заговорили о защите персональных данных, раньше об этом вообще никто серьезно не думал. – Недавно Президент Украины призвал украинских программистов создать свой Google. Возможно ли это? Обладает ли наша страна такими мощностями? – Это сложный вопрос. Чтобы создать свой поисковик, нужно огромное финансирование и еще множество дополнительных вещей. Все не так просто. Этот вопрос обсуждали мы с коллегами, проводил свой анализ Институт стратегических исследований, и все пришли к выводу, что это слишком сложно. Но ничего невозможного нет. У нас же есть свои отечественные антивирусы. Однако мало иметь продукт, его нужно еще как-то раскрутить. А для этого нужен государственный заказ и установка на государственных предприятиях, что дает средства и рекламу. – Современной украинской кибернетике есть чем гордиться? Есть ли у нас хоть какие-то достижения, свои продукты? – Как говорил один мой товарищ, украинские IT-специалисты самые востребованные в мире после украинских женщин. (Смеется). Есть у нас и разнообразные компьютерные разработки. Однако чаще всего они, к сожалению, не мирового уровня, и даже не европейского. К примеру, тот же суперкомпьютер СКИТ-4 не входит даже в сотню мировых суперкомпьютеров. У нас в Институте он занимает место в несколько шкафов, а в США и Германии стоят целые стадионы из таких шкафов. Также у нас есть сильные теоретические школы. К примеру, ученые, работающие с Александром Летичевским, внедряют свои разработки с помощью Mototrolla. Есть у нас очень хорошая школа криптографии Игоря Коваленко и Задираки. С их помощью Институт кибернетики им.В.М.Глушкова сделал украинский стандарт электронной подписи. Однако из-за межведомственной борьбы она сегодня работает только в налоговой службе. – Умеют ли ученые отдыхать? – Конечно! Когда Институт кибернетики только создали, там работал очень молодой коллектив. Самым старшим был мой отец. Это были очень веселые люди. В 1962 году они решили отпраздновать Новый год по-новому и создали свою страну Кибертонию. В этой стране была своя конституция, руководство, министерства, деньги-кибы, совет роботов, кибербаня, киберпарикхмахерская, валютные обменники, кибербар, даже ЗАГС, в котором выдавали свидетельства о браке. Ученые издавали газету-пародию на «Вечерний Киев» – «Вечерний кибер», проводили семинары смеховедчества, снимали фильмы. Недавно один фильм был оцифрован, называется «Любовь и дружба в каменном веке». Хочу вам сказать, что ничего веселее, чем эта страна, я в своей жизни не видела. Я замечаю, что сейчас коммерциализация напрочь убивает юмор. Недавно я была на одном вечере коммерческих товарищей вместе с другом моего возраста. Так мы там были самые веселые. Но вообще ученые очень креативные люди. Я больше всего люблю отдыхать с семьей, особенно с внучкой. Ей всего пять лет, но она уже любит космос и ракеты, с удовольствием ходит со мной по музеям. – Какой вы видите украинскую кибернетику через сто лет? – Как минимум такой же, какой она начиналась. А может, и еще лучше. Со своей материально-технической базой, институтами и собственным цифровым суверенитетом.   

  Печатается по материалам интернет-издания ForUm:  http://for-ua.com/interview/2013/09/25/080000.html

Анастасия Пика, фото Максима Требухова и из личного архива Веры Глушковой  «ForUm»