Заветные мысли для тех, кто остается

3 января 1982 г.

В 1955 г. я получил годичный отпуск для подготовки и защиты докторской диссертации в Московском университете из лесотехнического института в Свердловске. Практически я потратил 9 месяцев на написание диссертации и 15 декабря 1955 г. (с 1 января у меня был отпуск) защитил уже докторскую диссертацию. Во время пребывания в Московском университете мне пришлось жить совместно с докторантами из Украины, которые представили меня академику АН УССР Гнеденко Б. В., бывшему в то время директором Института математики и академиком-секретарем Отделения математики и механики АН УССР.

Незадолго до этого в 1955 году было принято решение о создании академических (престижных) вычислительных центров в крупных академиях наук союзных республик, в том числе и на Украине, и это дело было поручено Институту математики, и персонально Б. В. Гнеденко. С этой целью остатки бывшей лебедевской лаборатории, которая делала “МЭСМ”¹, были переведены из Института электротехники в Институт математики. В то время в этой лаборатории насчитывалось не более 40 человек. Было 5 кандидатов наук, ни одного доктора и практически ни одного молодого специалиста.

В 1956 г. в марте я сделал первую поездку в Киев. Это была, кстати, моя первая поездка в наш город, раньше я в Киеве не был. Я ознакомился с кандидатами (точнее в большинстве случаев с личными делами, поскольку на короткое время приезжал), которые Гнеденко, а также другие сотрудники, занимавшиеся этим, в том числе сотрудники вычислительной лаборатории, отобрали в университете и политехническом институте. А во время второго приезда этот вопрос был уже полностью решен. В большинстве случаев те кандидатуры, которые были отобраны Институтом математики, устраивали и меня тоже.

Среди вот этой команды, которая пришла, очень многие, большинство стало потом ведущими сотрудниками института. Работа в лаборатории была поставлена таким образом, что было всего 4 темы.

Одна тема, начатая еще при С. А. Лебедеве, которую делал З. Л. Рабинович², – это создание специализированной машины для решения систем линейных уравнений методом Зейделя. Вторая – это создание универсальной машины ”Киев”. Здесь руководил Л. Б. Дашевский этим делом (это старый сотрудник Лебедева), но Гнеденко был научным руководителем. Когда я приехал, меня подключили к научному руководству. И было ещё две закрытых темы.

¹“МЭСМ” – Малая электронная цифровая вычислительная машина, универсальная, первая в континентальной Европе, разработанная в 1950 г. в Институте электротехники АН УССР под руководством С.А. Лебедева.

² Рабинович Зиновий Львович, впоследствии доктор техн. наук, профессор, зав. отделом Института кибернетики АН УССР (ИК АН УССР).

Поскольку у меня была склонность такая – индустриализировать производство, то сразу же, кроме образца, который для Киева делался, для самого Вычислительного центра, я решил найти богатого заказчика, который осуществил бы финансирование и снабжение. Таким заказчиком оказалась Дубна, Объединенный институт ядерных исследований. К нам приезжал административный директор этого института, и мы заключили договор. Второй экземпляр машины делали для Дубны. Так мы сразу решили вопросы финансирования и материально-технического снабжения, которые решить в условиях Академии наук тогда было бы просто невозможно.

Надо отдать должное Гнеденко, он очень правильно построил мою работу. Он мне запретил три дня в неделю быть в лаборатории. Свободные три дня (тогда в субботу, кажется, ещё работали) были даны, чтобы я мог изучать предмет, входить в курс дела. В течение этих трёх дней там на каждый день назначался временный исполняющий, т.е. кандидаты наук по очереди дежурили.

Б. В. Гнеденко подключил к лаборатории, кроме того, еще В. С. Королюка³ и Е.Л. Ющенко⁴, так что всего 7 кандидатов получилось. (Правда, Королюк потом у нас не остался). Среди техников это всё были, к сожалению, не лучшие сотрудники Лебедева, которые в это время уже делали машину БЭСМ-6 в Москве.

³Королюк Владимир Семенович, математик, впоследствии академик АН УССР.

⁴Ющенко Екатерина Логвиновна, впоследствии член-кор. АН УССР, зав. отделом ИК АН УССР.

Одновременно мы начинали строительство Вычислительного центра на улице Большая Китаевская – угол Лысогорской. Предполагалось оборудовать этот Вычислительный центр на первых порах тремя машинами: “Уралом-1”, который только начал производиться, машиной “Киев” и машиной “СЭСМ”.

Но делалось три больших зала в расчете на гораздо большие мощности. Правда, численность (т.е. количество рабочих мест) была значительно занижена, всего 400 мест в расчете на то, что это будет всего лишь вычислительный центр.

Надо сказать, что вычислительные машины тогда проектировались на основе инженерной интуиции, и поэтому даже очень способные ребята из радиотехнического факультета (например, Станислав Забара, Станислав Федорович, он теперь директор института внешних устройств Минприбора при объединении “Электрон”) понять, как работает машина, не смогли, когда изучали книгу Лебедева, Дашевского, Шкабары о “МЭСМ”. Потому, что там было все сказано так: вот такты работы центрального управления, вот такты работы местного управления. Чем местное управление отличается от центрального? – нигде никаких пояснений. Я все-таки в конце концов сам в этом разобрался полностью, и у меня стало складываться своё собственное понимание работы машины. С тех пор теория вычислительных машин стала одной из моих специальностей. Я решил превратить проектирование машин из искусства в науку. То же самое делали и американцы, естественно, но у нас их материалы появились много позже, хотя сборник по автоматам вышел в 1966 г. Я начал работать над этим сам и организовал семинар по теории автоматов. Первая статья в этом американском сборнике, переведенном на русский язык, статья Тюринга (автоматный подход) была излишне усложнена. В одной из первых моих работ, если не считать закрытых, я нашел гораздо более изящное алгебраическое, простое и логически ясное понятие автомата Клини (кроме этого были получены и другие результаты). И, самое главное, отличие от результатов Клини то, что я развивал в теории, было направлено на реальные жизненные задачи проектирования машин. Мы на семинаре разбирали, как делается машина (тут же допроектировали “Киев”, разные её устройства) и в то же самое время я строил теорию. Это было очень хорошо, потому что можно было увидеть, что работает, а что не работает.

Кроме того, я впервые руководил большим коллективом, до этого я руководил кафедрой на Урале, и поэтому мне надо было выработать определённые организационные принципы. Вот я эти принципы вырабатывал и с тех пор им следовал неизменно, и они всегда приводили к успеху. Я пока об этом нигде специально не писал, хотя это такая научно-организационная наука, что ли. Я выдвинул такие принципы для себя. Единство теории и практики. Это вроде принцип не новый, но понимается он обычно односторонне, т.е. люди, которые говорят о единстве теории и практики, на практике преломляют это единство в том, чтобы их теории были практически применимы. Вот и все. А я его дополнил тем, что, во-первых, молодой, в особенности, науке не стоит строить теории, которые не имеют приложений, уточнил и дополнил новым положением: не следует начинать практическую работу, какой бы она не казалась, если не проведено её предварительное теоретическое осмысливание. Вот что это означает. Может оказаться, что надо делать совсем не эту работу, а нечто более общее, что покроет потом пятьсот применений, а не одно.

С самого начала работы, например, в лаборатории, выяснилось, что очень много заказчиков на моделирование различного рода дискретных систем. Машины стали проникать в управление, особенно в спецобластях, и там требовалось моделирование. Нас засыпали буквально всякими проектами постановлений высоких органов: надо смоделировать то-то, смоделировать это и т.д. Уже позже, после образования Вычислительного центра, когда был создан отдел Т. П. Марьяновича⁵, точнее, сначала лаборатория при моем отделе, ему было поручено этим заниматься. И я ему дал восемь тем, т.е. 8 заказов, 8 карточек заказчиков. А у него 6 человек. Он пришел ко мне и говорит: “Как же я буду их выполнять?”.

Я ему сказал, что не надо делать ни того, ни другого, ни третьего, ни восьмого, а создавай универсальный язык моделирования дискретных систем (они потом этой разработке дали имя “СЛЭНГ”). И я собрал всех заказчиков, провёл с ними соответствующую работу, и они сказали, что это именно то, что им нужно, исправили свои карточки. Короче говоря, вот таким способом мы добились очень широкого охвата применениями наших фундаментальных исследований. Следующий принцип – это принцип единства дальних и ближних целей. Он близок немножко к первому принципу, но все-таки подход к вопросу с другой стороны, с точки зрения времени выполнения этих работ. Гласит он так: не следует браться за какие-то мелкие отдельные работы, пусть даже такие, у которых много практических применений (т.е. первому принципу они удовлетворяют), если не видно продолжения этих работ в будущем. Вторая составляющая принципа такая. Не следует ставить долгосрочные темы, если они не разбиты на такие этапы, чтобы каждый из них имел законченное научное и практическое значение. Вот, исходя из этого, например, мы намечали программу по интеллектуализации машин. По таким планам родились машины “МИР-1”, “МИР-2” и у нас в перспективе сейчас машина для автоматизации доказательств. И точно так же по роботам. Можно решить проблему зрения, слуха, а какой-то вопрос не решён, скажем, движение пальцев, и эта работа будет бесполезной с точки зрения применений, да и даже с точки зрения фундаментальных исследований, потому что нельзя исследовать обратную связь и т. п.

⁵Марьянович Тадей Павлович, впоследствии член-кор. АН УССР, зав. отделом ИК АН УССР, зам. директора по научной работе.

Чрезвычайно много внимания, поэтому, я уделил научной тематике, хотя институт и организовался как Вычислительный центр. Мне с самого начала стало ясно, что кадры, которые есть (а я уже стал кадры подбирать сам и одновременно вел большую программу по подготовке и переподготовке кадров в Киеве и на Украине; к моменту образования Института, 15 декабря, у нас уже были приглашённые из других городов: В. А. Ковалевский⁶, В. И. Скурихин⁷), надо использовать не только для создания собственно вычислительного центра, но и именно для института, Института вычислительной математики, вычислительной техники, кибернетики, управления. Так наметился круг задач, которые мы должны решать. Первое – это обслуживать расчетами учреждения Академии наук в Киеве, а также промышленность, народное хозяйство. Второе – создавать новые машины и их математическое обеспечение. И третье – это создавать для народного хозяйства различного рода применения, системы и т.д. Одновременно, в соответствии с вышеизложенными принципами было необходимо, чтобы под это подводилась не только практическая, но и фундаментальная научная база.

⁶Ковалевский Владимир Антонович, доктор техн. наук, профессор, зав. отделом ИК АН УССР.

⁷Скурихин Владимир Ильич, позже академик АН УССР, зав. отделом ИК АН УССР, зам. директора по научной работе.

Посмотрел я внимательно на семинары, которые у нас тогда были, и организовал целый ряд новых семинаров, где повышали свою квалификацию уже сами работники лаборатории №1, которой я руководил.

15 декабря 1957 г. должно было быть уже отделение лаборатории от Института математики (лаборатории №1 вычислительной техники). Эту лабораторию надо было преобразовать в институт. В это время у нас уже было порядка 120 сотрудников, аспиранты уже появились. Первым аспирантом по университету (я ведь одновременно в университете стал читать лекции по совместительству) был А. А. Стогний ⁸, по институту – В. П. Деркач⁹

До июля 1956 г. я жил один, а в августе приехала Валентина Михайловна.¹⁰

⁸Стогний Анатолий Александрович, впоследствии член-кор. АН УССР  и АН СССР, зав. отделом ИК АН УССР, зам. директора по научной работе, директор Института прикладной информатики, г. Киев.

⁹Деркач Виталий Павлович, впоследствии доктор технических наук, профессор, зав. отделом ИК АН УССР, зам. директора по научной работе.

¹⁰Валентина Михайловна Глушкова – жена Виктора Михайловича.

В соответствии с Постановлением нам надо было организовать Вычислительный центр Академии наук УССР. В 1953 г. был создан Вычислитуельный центр АН СССР, а в 1955 г. было принято постановление об образовании в 1956 г. вычислительных центров на Украине, в Белоруссии, Грузии и Узбекистане. А потом уже создавались все остальные.

Один любопытный эпизод. В марте-месяце, когда я приехал в Киев, Гнеденко с равной охотой приглашал меня на лабораторию эту и на кафедру в Киевский университет. Мы зашли к декану мехмата. Он там сидел такой важный, спросил, какой кафедрой я заведовал. Потом стал рассуждать, дескать, где-то в каком-то Уральском лесотехническом институте кафедра теоретической механики… Подумаешь! Ерунда. У нас университет столичный, тут требования! Короче говоря, задавался он так, что мне сразу расхотелось идти в университет. Но я, впрочем, с самого начала решил, что пойду именно в академию, а не в университет. А в академии меня сводил Гнеденко к академику Г. М. Савину (он сейчас умер уже); тогда он был вице-президентом, на том месте, на котором сейчас академик В. И. Трефилов, отвечал за секцию физико-математических и технических наук. Он тоже немножко засомневался, смогу ли я сразу руководить сотнями людей, когда на Урале руководил единицами (а это действительно совсем разные вещи: руководить маленькой кафедрой или институтом, организационно абсолютно не похоже одно на другое). Вместе с тем, он вел себя достойно. Мы с ним поговорили о том, как я собираюсь все делать и он, в общем, мою кандидатуру одобрил, меня приняли на работу в академию.

Тогда президентом академии был А. В. Палладин, и был объединённый партком, которого сейчас нет. Вот этот объединённый партком (Ищенко был секретарём, из Института механики) и отдел науки ЦК КПУ очень сильно нам помогали в становлении, т.е., если были затруднения какие-то со строительством, со снабжением, с приемом на работу, с пропиской и т.д., я прямо в академии через партком решал вопросы.

Теперь я ещё расскажу про организационные принципы. Я довольно быстро понял, что при руководстве большим коллективом с разнообразной тематикой нужно применять принцип децентрализации ответственности. Я этот принцип выработал тогда, и с тех пор неуклонно его придерживаюсь. Надо сказать, что этого принципа далеко не все придерживаются, но некоторые директора интуитивно как-то к нему приходят тоже. Он состоит в том, что я выделяю участки, ставлю руководителей на эти участки (заместителей, ответственных за научные направления и т.д.) и стремлюсь минимизировать своё вмешательство. Если даже я вижу, что делается что-то неправильно, то я не конкретно делаю замечание, что этот вопрос, дескать, надо было решить так вот, а реагирую по каким-то интегральным показателям. Вот я, предположим, отдал вопрос распределения квартир В. С. Михалевичу¹¹. Ко мне приходят с жалобой на то, что он где-то сделал неправильно. Спрашивают меня, согласен ли я с их доводами или нет. Я отвечаю, что так, как вы излагаете, я согласен, но, возможно, у Михалевича есть свои соображения, надо выслушать другую сторону. Они мне говорят: “Выслушайте”. Я не соглашаюсь. “Почему?” А по очень простой причине. Сколько времени затратил Михалевич на решение этого вопроса? Допустим, полтора часа. Если старший начальник будет по пятиминутному разговору отменять решение, на которое младший начальник потратил часы, то тогда правильного руководства не получится. Тут обычно играют на директорском самолюбии, мол, вы директор, вы можете, кто старше, вы или Михалевич. Я же тут очень жёсткую линию выдерживаю, что никогда не вмешиваюсь. Единственное, что я могу сказать Михалевичу, так это то, что приходили люди, называю их фамилии или не называю, если они так хотят, жалуются. Я использую эти беседы для того, чтобы, вот точно так же, как в научной работе подвести фундаментальную базу под большое количество практических применений, так и тут тоже. Если это действительно ошибки, то надо найти первопричину этих ошибок, и тогда уже я предъявляю претензии. Тут я и полтора часа могу потратить на разговор с Михалевичем для того, чтобы уже предъявить претензии не по отдельным частным вопросам, а по стилю работы в целом и по принципам, которые кладутся в основу принятия решений. Так я неизменно работаю, и это дало мне возможность построить двухступенчатую иерархию управления, т.е. так, что я вверху, непосредственно кто-то ещё, а потом уже исполнители. Но с трёхступенными и более получается хуже, потому что, скажем, как я не учил А. А. Стогния и того же В. С. Михалевича таким же приёмам, у них это не получалось – они всё время сбиваются на то, чтоб самим всё охватить. Вопросы квартир – вопрос реальной власти в институте, как говорится, и поэтому его никто не хочет упускать, а вместе с тем наваливаются всё новые и новые дела на них и решаются они плохо. Когда же я предлагаю передать кому-то те или иные вопросы, то для них это недостаточно хорошо, т.е. тут требуется ещё выдержка и организованный, что ли ум, я не знаю, как назвать; организационный склад ума, чтобы правильно понять.

¹¹Михалевич Владимир Сергеевич – академик АН УССР, зав. отделом ИК АН УССР, первый зам. директора ИК АН УССР, директор института после смерти Виктора Михайловича.

Теперь, когда у нас что-то не ладится в институте с точки зрения управления, я обращаю внимание, прежде всего не на ошибки опять же конкретные и конкретных лиц – иногда бывает, что просто человек не справляется и надо его заменить. Чаще всего дело заключается в том, что просто отсутствует механизм. Т.е. в основу управления должны быть положены какие-то чёткие организационные принципы. Я поясню это совсем недавним примером с распределением площадей в институте. Михалевич и Стогний, и Скурихин, и хозчасть занимались этим вопросом, и не могут распределить полгода. Переселили Ю. Т. Митулинского¹², посчитали, что у него столько-то квадратных метров. Митулинский приходит и называет другую цифру. И так далее. Я никого по этим вопросам не принимаю и требую, чтобы мне мои замы сделали механизм, в котором бы учитывалось количество людей, особенности аппаратуры, перспективы в связи с особенностью тематики исследований. После этого В. С. Михалевич должен только подписывать документы, да и я могу в принципе подписать.

¹²Митулинский Юрий Тарасович, кандидат техн. наук, в то время был директором СКБ ММС.

5 января 1982 г.

Понятие децентрализации ответственности включает ещё один важный момент. В настоящее время при построении иерархических систем чаще всего уровни ответственности распределяют в связи с уровнями компетенции, т.е., если кому-то поручен участок работы, то считается, что этот человек отвечает за всё, что делается на этом участке. В частности, директор отвечает за все, что делается в институте, и может получить выговор от вышестоящей инстанции за какой-то проступок, который он в принципе не мог предотвратить. Он совершён уже где-то на пятом или на шестом уровне иерархии и непосредственно директор сам контролировать там не может. А метод децентрализации ответственности, как мы его понимаем и проводим в жизнь, заключается в том, что если, скажем, заместителю директора поручен какой-то участок и на этом участке что-то случилось и необходимо вынести взыскание, то это взыскание должно быть объявлено тому, кто является непосредственным виновником данного проступка.

А что касается заместителя директора, то ему может быть вынесено взыскание либо за то, что он лично решил (т.е., что на его уровне компетенции в иерархии находится), либо за проступки его подчинённых по совокупности. В последнем случае ему предъявляется обвинение не в том, что он конкретно какие-то плохие поступки совершил, а что на подведомственном, контролируемом им участке плохо подобраны кадры и плохо проводится с ними работа. Работа с кадрами –- это уже непосредственная обязанность начальника. Работе с кадрами уделялось у нас большое внимание постоянно в течение всего времени становления института и дальнейшей работы. Прежде всего, речь идёт о подготовке и переподготовке кадров. Этот процесс охватывает все уровни специалистов, прежде всего тех, кто уже работает в институте. Для них создавались различного рода семинары, в том числе не обязательно научные, но и учебные семинары, и читались лекции по мере того, как создавалась теория проектирования машин. Так, что за несколько лет практически удалось перейти от интуитивного проектирования к осмысленному логическому проектированию, сначала отдельных блок-схем, их участков, а затем, впоследствии и всей машины целиком.

Мы специально уделили внимание подготовке студентов. С этой целью прежде всего были организованы специализации в Киевском университете (КГУ) и в Киевском политехническом институте (КПИ) на радиотехническом факультете¹³ специализации по вычислительной математике и по вычислительной технике соответственно. Позже стало возможным организовать на базе этих специальностей факультет кибернетики в КГУ и факультет автоматики и вычислительной техники в КПИ¹⁴.

Я с самого начала требовал, чтобы наши ведущие сотрудники в обязательном порядке либо почасово читали лекции и работали со студентами, либо на полставки. Мы делали всё возможное, чтобы вопрос о ставках решить. Надо сказать, что это было нелегко сделать, потому что разрешалось работать в вузах по совместительству только профессорам и докторам, а у нас не было в то время ни тех, ни других.

Поэтому с помощью отдела науки ЦК КПУ нам удавалось добиваться разрешения кандидатам наук и тем самым обеспечивать достаточно большое влияние нашего молодого института на подготовку студентов по кибернетическим специальностям.

Я также требовал, чтобы все сотрудники, будучи в командировках в украинских городах, где есть вузы, готовящие специалистов по близким нам специальностям, заходили в эти вузы и либо читали там лекции, либо проводили консультации и знакомились со студентами в порядке подготовки к отбору к нам на работу до официального распределения, ещё на третьем-четвёртом курсе. Узнавали бы, что, например, в Харькове или во Львове есть вот такие способные ребята, которых следует взять в наш институт. Это была ещё одна форма работы.

Теперь о связях со школами. Мы сразу взяли подшефные школы, где в старших классах стали преподавать программирование. Затем начали устраивать всевозможные конкурсы и олимпиады в нашем институте, организовали Малую академию наук для школьников в Крыму, где ребята летом слушали лекции, где с ними проводили занятия лучшие специалисты, как наши, так и московские, новосибирские. Тогда А. А. Ляпунов¹⁵, А. Н. Колмогоров¹⁶ много помогали нам. Но, правда, Колмогоров себе и забирал многих. Организовали школу-интернат в Феофании¹⁷. Сначала это было целиком наше учреждение, под нашей эгидой оно было сделано и программы в нем тоже были наши. А затем был передан этот интернат университету, который ввел в программу уже и физику, и все другие специальные предметы. А сначала была только кибернетика (конец 50-х – начало 60-х гг.).

¹³Ветераны РТФ вспоминают, что на самом деле специальность создавалась на РТФ, но эти группы были сразу переданы электротехническому факультету.

¹⁴Надо полагать, информатики и вычислительной техники.

¹⁵Ляпунов Александр Андреевич, математик, член-корреспондент АН СССР.

¹⁶Колмогоров Андрей Николаевич, математик, академик АН СССР.

¹⁷Феофания – живописная южная окраина г. Киева.

Мы начали читать лекции (сначала я, а потом и остальные) в доме научно-технической пропаганды для переподготовки инженерно-технических работников сначала города Киева, а позже мы вышли на всю Украину. Нам помог очень сильно комсомол. ЦК ЛКСМУ взял шефство над этим делом; были организованы кибернетические школы в крупных городах, где, прежде всего инженерно-технический персонал, будущие пользователи машин проходили переподготовку. Вот тогда родились циклы лекций по теории автоматов, по теории алгоритмов, которые потом были изданы отдельными монографиями в Киеве. И у нас в Киеве появилась большая армия инженеров (поскольку радиоэлектронщиков много в Киеве), которые уже владели формальными методами проектирования электронных вычислительных машин.

Вот, это работа с кадрами. Неудивительно поэтому, что в 1969 г., когда Институту кибернетики присуждали орден Ленина, то в формулировке Указа было сказано: “… и за подготовку кадров”. Немногие институты занимались этим так, как мы. Мы разработали учебные программы для вузов, затем, естественно, аспирантские программы, поскольку не было ещё таких специальностей, и организовали защиты диссертаций, очень много внимания уделяли организации специализированных советов. Вначале, конечно, не получалось, поскольку докторов не было, но потом мы работе советов уделили уже особенно большое внимание. И, наконец, не забыли мы и ещё одно звено, которое многие упускают. Это среднее звено, прежде всего техники-операторы электронных вычислительных машин. Мы пошли с предложением и нас поддержали в ЦК и министерстве. Техникум на Львовской площади переквалифицировали для выпуска специалистов по электронике. Я там прочитал как раз две лекции, и все преподаватели загорелись, и дирекция. Тогда же были заложены основания ХИРЭ – Харьковского института радиоэлектроники. Вообще, на Украине была создана хорошая база для подготовки кадров как для разработки, так и особенно для использования вычислительной техники.

В подготовке кадров высшей квалификации (докторов и кандидатов наук) ключевым пунктом оставалась подготовка докторов, потому что, не решив этой задачи, мы не могли решить и других проблем. Не было достаточного количества людей, которые могли бы руководить аспирантами и составить ядро будущих учёных советов по защитам. Из пяти кандидатов наук, которые оставил Лебедев двое ушли после образования института очень скоро. Осталось только трое. Правда, нам удалось получить несколько кандидатов из Института математики, это В. С. Михалевич (благодаря моей большой настойчивости), Е. Л. Ющенко, Ю. В Благовещенский и, кажется, всё. Это дало нам возможность, используя исключения, хорошее отношение к нам отдела науки ЦК КПУ, всё-таки как-то организовать подготовку кадров, в том числе разрешили нам взять аспирантов к кандидатам наук, и мы нагрузили всех их аспирантами. Кроме того, я занялся поисками нужных нам кандидатов наук в других городах и вообще приглашённых.

Когда я отбирал людей для работы в институте, то я обращал внимание не столько на близость специальности, сколько на энтузиазм и на способности, ну а также, как выражается Скурихин, на способность работать в коллективе, потому что это для нашего института чрезвычайно важно: одиночки, хотя они тоже нужны, не могут тут составить основу для разработок. Ну и, конечно, тематика выбиралась таким образом и люди расставлялись так, чтобы возможно больше научные задачи отвечали складу их интересов с тем, чтобы сократить период, когда они войдут в новую область, до минимума и чтобы на этой тематике они могли бы защищать докторские диссертации. Таково было наше кредо, и поэтому мы очень быстро решили проблему становления кадров высшей квалификации. Уже с 1960 г. докторские диссертации пошли довольно быстро. В настоящее время у нас около 100 докторов наук, хотя довольно много докторов мы отдали в вузы и другие организации.

По скорости подготовки кадров наш институт тогда был уникальным. Конечно, И. В. Курчатов и С. П. Королёв тоже преуспели в вопросе подготовки кадров, но их положение облегчалось несколькими обстоятельствами. Во-первых, у них было больше возможностей: они платили более высокие зарплаты, к ним сразу могли идти доктора наук, потому что они быстро добывали вакансии членов-корреспондентов и академиков. Это одно обстоятельство. Второе обстоятельство заключается в том, что ни у Курчатова, ни у Королёва не было принципиально новой специальности, т.к. для ракетных двигателей, для их разработки годились, в принципе, специалисты по механике и по двигателям, которые сложились в других научных учреждениях, и, в общем, переквалификация легче проходила. А когда, скажем, Скурихин, специалист в области электрических машин, т.е. сильных токов, вдруг делается специалистом по системотехнике и вычислительной технике, то тут требуется поворот на сто восемьдесят градусов, и это гораздо сложнее. Нам это удалось. В тот период (я лично занимался подбором кандидатов и выше) у нас практически осечек не было. Мы брали всегда людей, которые потом приживались в институте и длительное время работали. Впоследствии мы даже нескольких докторов пригласили, в частности, Б. Б. Тимофеева¹⁸, Г. Е. Пухова.¹⁹

¹⁸Тимофеев Борис Борисович, впоследствии академик АН УССР, директор Института автоматики.

¹⁹Пухов Георгий Евгеньевич, впоследствии академик АН УССР, директор Института проблем моделирования в энергетике АН УССР.

Теперь я расскажу, как мы вели работу по развороту вычислительной техники на Украине. Следует сказать, что в семилетнем плане (1959-1965 г.г.) не было предусмотрено ни одного завода по выпуску вычислительной техники в нашей республике, и вообще вычислительная техника предполагалась развиваться в Белоруссии, в Армении – где угодно, но только не на Украине. Мы начали работу по автоматизации целого ряда процессов, в частности, процесса выплавки стали в бессемеровском конверторе (позднее в кислородном конверторе), процесса раскроя стального листа на судостроительных заводах, управления содовым производством, производством аммиачной селитры и т. д. Надо вспомнить при этом, что в то время в Москве, да и всюду в мире, в автоматизации управления господствовали автоматчики традиционной школы, которые основывались на непрерывной технике. Для каждого процесса вычислительное устройство создавалось своё, ибо свои были алгоритмы управления.

Когда я посмотрел на все эти работы, то, будучи вооружён уже пониманием того, что есть цеховая вычислительная машина и чем она отличается от аналоговой… (дальше обрывается).

6 января 1982 г.

Одно маленькое добавление сделаю ко вчерашнему. Привлечению и закреплению новых кадров очень способствовало беспрецедентное решение о том, что строившийся жилой дом на Большой Китаевской 11/3 поступает полностью в распоряжение института. Обычно же практика в Академии наук такая, что в каждом доме “каждой сестре по серьге” выделяется, т.е. каждому институту по одной, две, три квартиры.

А тут было впервые такое сделано, и мы смогли наши ведущие кадры хорошо разместить, что также способствовало укреплению института.

Теперь по поводу универсальной машины. Я уже сказал, что господствовали автоматчики в управлении технологией, непрерывные машины, аналоговые, и для каждого процесса проектировалась своя машина, причем её можно было создать лишь для такого процесса, который описывается не очень сложными дифференциальными уравнениями. Поэтому, когда мною в 1959 г. была выдвинута идея о создании универсальной управляющей машины на Всесоюзной конференции в Киеве, то она была встречена в штыки с двух сторон. Выступили против как автоматчики, так и специалисты в области вычислительной техники. Дело в том, что универсальная машина в тот период представлялась обязательно ламповой, для них требовались громадные залы, кондиционированный воздух, и это никак не вязалось с производством и с управлением технологическими процессами.

Но у нас уже в то время Б. Н. Малиновский²⁰ занимался, одним из первых в СССР, полупроводниковыми элементами для электронных вычислительных машин, и нам это очень сильно пригодилось. Были приняты на работу молодые способные ребята, и мы смело взялись за решение этой задачи, несмотря на удивительно единогласную оппозицию. То есть практически нас никто не поддержал. Нами были высказаны все основные идеи, которые потом стали господствующими, прежде всего о том, что машина обязательно должна быть полупроводниковой, транспортабельной, с высокой защитой, малоразрядной (16-разрядной), что этого достаточно для управления технологией в подавляющем большинстве процессов. И самое главное – это идея об универсальном устройстве связи с объектом – УСО (УСО – это набор аналого-цифровых и цифро-аналоговых преобразователей, с помощью которых машина подсоединяется к производственному процессу). Это всё является основой машин наших дней.

²⁰Малиновский Борис Николаевич, впоследствии член-кор. АН УССР, зав. отделом ИК АН УССР, зам. директора по научной работе.

Разработка машины была поручена Малиновскому. Он был главный конструктор, а я – научный руководитель. Эту работу мы выполнили в рекордно короткий срок. От момента высказывания идеи на конференции в июне 1959 г. до момента внедрения её в серию в июле 1961 г. прошло всего 2 года. Насколько мне известно, этот результат остаётся мировым рекордом скорости разработки и внедрения до сих пор. И это в условиях, когда, как я уже сказал, никакого производства ЭВМ на Украине не предусматривалось.

Как мы поступили? Я запараллелил все элементы разработки, подготовки кадров для будущей машины и подготовки к производству, какие только возможны. В тот же день, когда была начата разработка, я пошел в ЦК КПУ. Тогда отдел оборонной промышленности курировала секретарь ЦК Ольга Ильинична Иващенко. Выслушав мои предложения, она повела меня к первому секретарю Н.В. Подгорному, и было решено организовать производство (тогда же совнархозы были, и республика могла сама решать такие вопросы). Иващенко директору Киевского завода “Радиоприбор” поручила готовить цех и КБ для участия в разработке и изготовлении машины. Было издано соответствующее постановление. Тогда же было принято и другое постановление ЦК, которое мы подготовили – о строительстве завода ВУМ (вычислительных управляющих машин), а кадры для него должны были готовиться в рамках “Радиоприбора”.

Сразу же, когда был выделен цех и КБ, я организовал лекции для конструкторов КБ (свои собственные), прежде всего, по проектированию машин и по универсальной машине. Параллельно велась работа с работниками цеха и технологами.

Одновременно я провёл работу по выбору объекта автоматизации. Всего было выделено четыре объекта: Николаевский судостроительный завод (раскрой листового металла), Днепродзержинский металлургический комбинат (управление конвертером), Северодонецкий химкомбинат (искусственное волокно) и Донецкий содовый завод. Кроме того, потом добавился Днепродзержинский завод по производству аммиачной селитры. С ним тоже была организована работа по подготовке использования ЭВМ. Была одновременно поставлена работа по подготовке подвижного варианта УСО, одностороннего, потому что в начале мы думали не о полной замене человека машиной в верхнем контуре управления, а о советчике мастера-оператора, который давал бы советы по оптимизации режима управления, а включать ручки управления должен был мастер-оператор. Мы учитывали психологию людей; конвертер – это дорогая штука, и ни один директор не согласится управлять им через непонятную машину: кто потом будет отвечать, если в конвертере застынет сталь, ведь тогда надо взрывать конвертер, это десятки миллионов рублей убытка. Поэтому команды, которые вырабатывала машина, должны были проходить через мастера. Это облегчало создание временного УСО, поскольку нам нужно было УСО только с одной стороны – преобразование показаний датчиков в цифровой код.

Были привлечены ещё люди, которые сделали устройство сопряжения с телеграфной сетью, и данные с передвижного УСО передавали в наш вычислительный центр на машину “Киев”, к этому времени (в 1958 г) уже запущенную в эксплуатацию. Благодаря сопряжению с телеграфными каналами, мы могли организовать связь с любым производством, поскольку на крупных заводах есть свои телеграфные концы. Мы телеграфную линию продолжали до рабочего места оператора и подсоединялись к датчикам, используя буквопечатающий аппарат (БОДОН), а на противоположном конце прямо осуществлялся ввод в машину “КИЕВ”. Это позволило отлаживать программное обеспечение параллельно с разработкой универсальной управляющей машины (УМШН, позже “ДНЕПР-1”), правда, не для разрабатываемой машины, а для машины “КИЕВ”, но главное, что все трудности были обойдены, а самое главное – принципиальные трудности в алгоритме управления.

Мы создали группу, которая разрабатывала алгоритмы управления. Точнее, не группу, а несколько групп: Скурихин, скажем, занимался Николаевом, Малиновский – металлургическим заводом в Днепродзержинске и т.д. Подключили математиков и стали отлаживать программы управления, подсоединившись сбоку и не мешая операторам работать на заводах в Николаеве, Днепродзержинске, Северодонецке и Донецке, а данные у них из-под рук брались и передавались к нам в машинный зал. Машина “Киев” начала по отлаженным программам выдавать советы (оператору), какие режимы поддерживать дальше.

Тут требуется некоторое пояснение. Скажем, плавка стали в бессемеровском конвертере идет 12-14 минут, но поскольку процесс идёт быстро, то остановить его точно на заданном содержании углерода сложно. Вот, к примеру, делали малоуглеродистую сталь, 0,3% углерода. Если содержание углерода доведено до 0,29%, то такая сталь уже годится только для изготовления кровати, а надо было получить рельсовую сталь, которая имеет широкое применение. Поэтому операторы стремились недожигать, скажем, получили содержание 0,35%, остановили дутьё, и делается экспресс-анализ. Плавка длится 12 минут, а экспресс-анализ – 30-40 минут, и печь стоит, ждёт. А иногда приходится и в третий раз додувать.

Главная задача, которую я тут поставил, – это сокращение числа додувок с одновременным уменьшением брака. С этой целью мы успешно справились: повысили не менее чем на 10% производительность конвертера сравнительно простыми алгоритмами и при наличии весьма несовершенных датчиков (в то время ещё не было хороших спектроанализаторов и т.п., это всё позднее появилось).

Точно так же мы поступили на других производствах. И мы предложили директорам выбранных заводов устраивать соревнования лучших диспетчеров-операторов с машиной. Трое суток управляли лучшие операторы, а другие трое суток – любой оператор с подсказкой машины. Результаты работы с подсказкой машины оказались всюду намного лучше. Самые малые успехи были в содовом производстве, там выход соды увеличился на 4%, а в металлургии, как я уже сказал, – 10-12%.

И директора заводов сразу потребовали от нас, чтобы мы продолжали эти эксперименты, потому что им это было выгодно. Но мы не согласились, нам нужна была машина для расчётов. Вот, пожалуйста, завод “Радиоприбор” делает серийную машину, можете записываться в очередь. И, как говорят, “народ повалил”. Таким образом, мы создали рынок ещё до того, как был готов опытный экземпляр.

Мы с самого начала запустили создание машины как совместную разработку института и КБ завода, не деля, где наше, а где их. Это нам сэкономило ещё, по крайней мере, два этапа, потому что разработка сразу делалась под технологию, которой располагал завод. Обычно порядок был такой: институт делает опытный экземпляр, потом приезжает комиссия; комиссия пишет замечания, эти замечания устраняются, снова предъявляется опытный экземпляр, затем полгода или год определяется завод-изготовитель. Когда завод-изготовитель определен, тогда конструкторы с этого завода и технологи приезжают и говорят, что, например, вот эти дырки мы сверлить не умеем, для такой стойки у нас пресса нет, и все приходилось переделывать. На всё это тратилось очень много времени. Поскольку машина “Киев” делалась только в двух экземплярах, то у нас было меньше проблем. А “Днепр-1” создавалась как массовая машина, поэтому сразу приходилось ориентироваться на технологию завода. И сразу же, из-под конструкторского пера то, что должно было неизменным войти в конструкцию машины, пускалось в цех на освоение. Тут директор завода проявил смелость. Правда за спиной у него была очередь для полтора-двух десятков заводов. Он рисковал-то мало, потому что даже полуфабрикат бы купили. Но, тем не менее, риск все-таки был, ведь могла государственная комиссия не утвердить, а без приёмки госкомиссии запуск в серию невозможен. Но, тем не менее, он запустил в цехе производство десяти экземпляров машин задолго до того, как опытный экземпляр был предъявлен государственной комиссии. И на комиссии всё прошло очень хорошо. Машина прекрасно выдержала все испытания, впервые в отечественной практике она работала в запылённом помещении, при температуре +50Со. А потом оказалось, что она вообще отлично ведёт себя в различных экспериментальных условиях. Вот её, например, из Киева перевозили в Закарпатье на учения. Погрузили в грузовик без всяких специальных приспособлений, без рессор, она тряслась по нашим дорогам. Потом её сгрузили, смахнули пыль, включили, и она сразу начала работать. То есть действительно машина получилась очень компактной, надёжной и приспособленной для работы в цехах.

А одновременно с этим мы начали и другую работу. В это время мы уже приступили к разработке машины “Мир-1” (в 1961 г). И мы поставили целью, тоже впервые в отечественной практике, подвести унифицированную элементную базу (полупроводниковую) под все минимашины. Мы начали в 1961 г. создавать вот эту серию универсальных элементов, на базе чего родилось наше СКБ потом. Это были две лаборатории: Митулинский Ю. Т. тогда взялся, и еще товарищи, которые потом, в 1963 г., составили основу Специального конструкторского бюро математических машин и систем (СКБ ММС).²¹

²¹СКБ математических машин и систем.

И потом в течение 10 лет (с 1962 по 1972 гг.) эти элементы были базовыми для машин министерства приборостроения и средств автоматизации. Все машины делались на них. Элементы эти делались на печатных схемах, по более или менее современной на то время технологии.

Как всегда, в этой области мало бывает публикаций, но потом выяснилось, что американцы несколько раньше нас начали работы над универсальной управляющей полупроводниковой машиной, аналогичной “Днепру”, но запустили ее в производство в июне 1961 г., одновременно с нами. Так что это был один из моментов, когда нам удалось сократить до нуля тот разрыв, который имеется, хоть в одном, но очень важном направлении. Заметьте также, что наша машина была первой отечественной полупроводниковой машиной (если не считать спецмашины, которые используются не для всяких операций). Это была первая универсальная полупроводниковая машина, вошедшая в серию; она, кстати, и для счёта применялась. Она побила и рекорд промышленного долголетия, выпускалась 10 лет, с 1961 г. по 1971 г., тогда как для машин этот срок обычно не превышает 5-6 лет, после чего требуется уже серьёзная модернизация. И когда был совместный космический полет “Аполлон-Союз”, и надо было привести в порядок наш демонстрационный зал в Центре управления полетами, то после длительного перебора машин, в то время существовавших (в 1974 или 1975 г. началась эта работа), все-таки выбор остановился на "Днепре”, и два "Днепра” управляют большим экраном, на котором всё отображается – стыковка и т. п. Машина эта пошла на экспорт, и работает во многих социалистических странах.

Одновременно с разработкой машины "Днепр” строился завод ВУМ, и как только завод был построен, то соответствующий цех, уже расширенный, и соответствующая часть КБ отделились и превратились в новый завод. Так что эта разработка "Днепра” положила начало заводу ВУМ. А к моменту рождения завода ВУМ мы им дали машину "Мир”, точно так же делавшуюся вместе с заводом.

И мы поняли еще, что, хоть работать с заводом ВУМ хорошо, но необходимо все-таки иметь собственную конструкторскую базу. Был взят курс на создание СКБ, и на дальнейшее его развитие. В 1963 г. было издано постановление о создании СКБ ММС.

8 января 1982 г.

Сегодня я хочу рассказать о формальном акте становления института, о противоречиях, которые здесь имелись, о борьбе вокруг этого, а также о выборах.

Как я уже говорил, Институт кибернетики АН УССР образовался 25 декабря 1957 г.. Образованию института, естественно, предшествовала подготовительная работа, во время которой, как это часто бывает, с институтом образующим несколько испортились отношения, в частности мои отношения с Гнеденко. Здесь важно, чтобы всё правильно было освещено, потому что Гнеденко сыграл большую роль в приглашении меня, в начале образования института, и хотелось бы, чтобы эти последующие трения это всё не исказили.

В чём тут причина. Ну, причина, прежде всего – кадры. Буквально за каждого высококвалифицированного человека приходилось сражаться. И мы взяли часть людей, которые были отобраны, в частности Михалевича В.С. и ещё несколько молодых специалистов из других отделов Института математики. Я тут придерживался позиции, так сказать, честной конкурентной борьбы: ничего не скрывая, выкладывал свои козыри и хотел, чтобы другая сторона также выкладывала свои, а уже, куда пойдут специалисты – им самим решать. К сожалению, без обид не обошлось.

Вызвал трения делёж имущества, особенно легкового автомобиля, который, конечно, нам был гораздо нужнее. Институт математики в центре города, а мы на окраине, и, кроме того, почти все закрытые работы были сосредоточены у нас, и нам нужно было возить документы.

После того, как Институт кибернетики стал самостоятельным, у нас выровнялись, было, отношения с Гнеденко, но у него начисто испортились отношения внутри Института математики, со своими заместителями, и оказался в оппозиции по отношению к нему механико-математический факультет Киевского госуниверситета. Тогда он поднял кампанию за образование нового института – Института Кибернетики. Мол, ВЦ это ВЦ, а нужен ещё и Институт кибернетики. Киевская пресса сразу к этому делу подключилась, газета “Вечерний Киев” статьи начала печатать. А мы-то имели в своих планах все кибернетические задачи, т.е. мы с самого начала были созданы как институт. Это уже было прямым ударом против нас, поскольку его цель была превратить нас в счётную станцию, а всех квалифицированных специалистов забрать в новый институт.

Мы, конечно, не могли остаться равнодушными и в спокойном тоне выступили по поводу того, что Институт кибернетики уже есть, а речь может идти о его укреплении. Отдел науки ЦК КПУ и объединённый партком АН УССР разобрались, в чём дело и, конечно, не позволили разрушить институт. Президиум АН УССР решил, что кибернетику следует развивать у нас. И в феврале 1962 г. по нашему предложению Вычислительный центр был преобразован и получил новое название “Институт кибернетики”, тогда ещё в скобках писали: с “Вычислительным центром”, а потом стали просто называть: “Институт Кибернетики”.

9 января 1982 года.

В скорости к нам был переведен из Института математики отдел Амосова²². Амосов-то у нас и раньше работал фактически, потому что базы никакой не было в Институте математики, а мы ему делали аппарат “сердце-легкие”. У нас маленькие мастерские все-таки были. Аппарат “сердце-легкие”, который в то время применялся при операциях на сердце, был сделан у нас в институте, и Амосов применял его.

²²Амосов Николай Михайлович, хирург, академик АН УССР, член-корреспондент АМН.

Затем сделали ему искусственные клапаны, занялись лечением в барокамере, выстроили ему на территории здание, в котором его лаборатория разместилась. В общем, расширились в эту сторону.

Ну а впоследствии, я уже сказал, какие были расширения. В 1963 г. образовалось СКБ, а в 1980 г. (1981 г.) – СКТБ программного обеспечения (во главе со А. А. Стогнием) выделилось из СКБ, а СКБ превратилось в ЦКБ. По существу оно осталось называться СКБ, но в составе его уже несколько самостоятельных КБ.

Потом у нас в институте образовались сектора. Это традиция Украинской Академии наук, что сектор больше, чем отдел. В Союзе в целом все наоборот. Образовалась экономическая, биологическая, медицинская кибернетика -– полный спектр кибернетических исследований.

Теперь несколько слов хочу сказать о выборных делах. В 1956 г. были на 1957 г. объявлены вакансии для выборов в Академию наук Украины, и там, естественно, для меня никакой вакансии предусмотрено не было. Но тут нам повезло с Валентиной Михайловной. Что-то там Гнеденко по линии отделения не сработал вовремя, не подготовил, как следует, материалы, в общем, не готовы были к выборам, и выборы по отделению математики и механики были перенесены на следующий год. А когда 1958 год наступил, то была объявлена вакансия. Мы долго думали: по вычислительной технике еще рано было, потому что к этому моменту у меня была одна открытая публикация, глава об эффективности машин (я ввел понятие эффективного быстродействия и цены эффективного быстродействия) в книге по машине "Киев”, две закрытые статьи, и одно авторское свидетельство. Я приехал из Свердловска с идеей создания нового ЗУ и дал эту тему В. П. Деркачу, и мы совместно с Деркачем получили авторское свидетельство на это ЗУ. Сейчас оно уже имеет больше историческую значимость, но тогда оно сыграло определенную роль.

Этого было, конечно, недостаточно, чтобы претендовать на звание члена-корреспондента всерьез. Поэтому объявлена была вакансия по алгебре. А по алгебре у меня вышли сильные статьи по докторской диссертации и была подготовлена статья в "Успехи математических наук” по пятой проблеме Гильберта.

Она вышла в 1959 г. В общем, по алгебре я проходил чисто. Выборы прошли спокойно, по-моему, даже чуть ли не единогласно, потому что в украинской Академии тогда, если ЦК, партком и Президиум АН рекомендовали, то всё проходило гладко.

Так что в 1958 г. я стал членом-корреспондентом АН УССР. В 1957 г. я стал кандидатом в члены КПСС, а в 1958 г., в ноябре – членом партии.

В 1960 г. были выборы в Академию наук СССР. Я не собирался выдвигаться, это не было подготовлено, вакансии были только по математике в члены-корреспонденты. А я в это время, как раз в момент выдвижения, был в Вычислительном центре АН СССР. Зашел к А. А. Дородницыну²³ на третий этаж. А тогда еще здание Математического института АН СССР им. Стеклова не было построено, "Стекловка” размещалась на втором этаже ВЦ, и у них был общий зал заседаний. Там, наверху, мне сказали, что Дородницын в зале на Ученом совете (у них объединенный совет был тогда – ВЦ и "Стекловка”), и я пошел его оттуда изымать. А он вышел как раз сам в коридор, вдруг меня увидел и, хлопнув себя по лбу, побежал внутрь. Через пять минут выходит и говорит: "Я Вашу кандидатуру выдвинул в члены-корреспонденты”. Раз выдвинул, "Стекловка” проголосовала, а тут тайно голосуют. Когда-то в эпоху расцвета больше половины членов отделения математики работали в Стекловском институте, и голосование ”Стекловки” практически автоматически обеспечивало избрание. Но сейчас это были уже другие времена, и поэтому приятно, конечно, что Стекловский институт тайным голосованием выдвинул, но они в основном, конечно, выдвинули меня за мои алгебраические работы.

²³Дородницын Анатолий Алексеевич, математик, геофизик и механик, академик АН СССР, был  директором ВЦ АН СССР.

В 1961 г. меня избрали академиком АН УССР по вычислительной технике. К этому времени вышли уже, помимо монографии по машине "Киев”, о которой я уже говорил, основные мои работы по теории автоматов, книжка по теории алгоритмов, по теории самоорганизующихся систем, была закончена работа над машиной "Днепр-1”, были масштабные работы по управлению на расстоянии, и, кроме того, были начаты работы по автоматизации экспериментальных исследований в океане. От буя с приборами в Атлантическом океане мы сделали непрерывную линию до машины "Киев” в зале. В цифровом виде данные кодировались непосредственно в океане, передавались на маломощный радиопередатчик на вершине буя, затем передавались на судовую радиостанцию, а оттуда – прямо в зал ВЦ и вводились в машину. Так что мы обрабатывали данные по большому количеству буев в Атлантике одновременно с их получением. Ответственным исполнителем по этой работе был Скурихин В. И., работа была по автоматизации нашего исследовательского судна "Ломоносов”. А потом мы машину поставили прямо на борт. Дело в том, что коротковолновый радиопередатчик был малонадежный и малоемкий, и с его помощью мало информации можно было передать, поэтому гораздо выгоднее было поставить машину на борту.

В 1962 г. в феврале-месяце одновременно с преобразованием института у нас были перевыборы Президиума АН УССР. Палладин ушел в отставку, и место президента занял Б. Е. Патон. А Патона мы приглашали уже в институт, и он вообще очень высоко ценил нашу работу. Он знал по опыту отца, что значит создать новый институт, и тем более мы за каких-то четыре года, с 1957 по 1961 гг., сразу добились таких успехов, о которых весь Союз заговорил. Тогда, говорят, в гостиницах академических, даже в Сибири, всегда можно было услышать разговоры про институт и про наши работы.

Патон мне предложил занять место вице-президента. Он предложил мне сразу место первого вице-президента, но я отказался, потому что это была чисто организационная работа, а мне не хотелось уходить от своей специальности. И я, поэтому, был назначен вице-президентом над секцией физико-математических и технических наук, и с тех пор вот на этом поприще.

А в 1964 г. в апреле мне была присуждена Ленинская премия за цикл работ по теории цифровых автоматов и их применение для автоматизации проектирования вычислительных машин. Надо сказать, что работы эти были поддержаны математиками, хотя далеко не единогласно. А приборостроители, секция приборостроения и вычислительной техники, как они сейчас плохо поддерживают работы по вычислительной технике и системам (не то, что по какому-нибудь прибору или по новому виду оптического стекла), так и тогда, тем более теоретические работы не поддерживали. У меня так получилось, что шансов было очень мало на получение Ленинской премии, но меня тогда поддержал М. В. Келдыш Он такую очень продуманную речь сказал, когда обсуждалась работа, и она прошла. И хорошо прошла.

Это в апреле. А в июне 1964 г. были выборы в Академию наук СССР. В нашем институте к этому времени уже побывали почти все члены отделения математики АН СCСР, которые могли что-то понять в этом деле: Лаврентьев²⁴, Соболев²⁵, Келдыш (правда, Келдыш несколько позже был), Мальцев²⁶ и другие. А Дородницын бывал с самого начала становления института и оказывал наибольшую поддержку на всех поворотах до последнего времени, когда мы стали претендовать на руководство вычислительной техникой страны. А до этого он нас безоговорочно поддерживал.

Все члены отделения, побывавшие в Институте кибернетики, высоко оценивали работу. Но, тем не менее, вакансия была одна на выборах в академики АН СССР под названием "математика, в том числе вычислительная математика”. А кандидатов было много. Не так много, правда, как сейчас бывает, а, четыре, по-моему, человека. После первого тура остались двое – Ю. В. Линник²⁷ из Ленинграда и я; прошли мы вдвоем во втором туре. В таком случае нужно или переголосовывать, или просить дополнительную вакансию.

²⁴Лаврентьев Михаил Алексеевич, математик и механик, академик АН СССР и АН УССР, в то время вице-президент АН СССР и председатель Сибирского отделения АН СССР.

²⁵Соболев Сергей Львович, математик, академик АН СССР, в то время директор Института математики Сибирского отделения АН СССР.

²⁶Мальцев Анатолий Иванович, математик, академик АН СССР.

²⁷Линник Юрий Владимирович, математик, академик АН СССР.

М. В. Келдыш формально написал просьбу о предоставлении дополнительной вакансии. А в то время, в 1964 г., Подгорного, который был в начале моего пребывания в Киеве первым секретарем ЦК КПУ, перевели в Москву, где он стал председателем Президиума Верховного Совета СССР. И я попросил Б. Е Патона, и Борис Евгеньевич позвонил Подгорному с просьбой выделить вакансию. Патон позвонил, и вакансия была выделена, поэтому мы с Ю. В. Линником на одну вакансию вдвоем прошли. И потом у нас с ним были очень хорошие отношения, но он, к сожалению, рано умер. У нас в отделении он, по-моему, был единственный иностранный член Шведской академии наук, поскольку он многомерной статистикой занимался, а там самый крупный специалист в мире по многомерной статистике.

И когда было объявлено, что Нобелевские премии будут давать и по экономике, он стал готовить выдвижение моей кандидатуры на Нобелевскую премию по экономике. У нас дома лежит его письмо по этому вопросу. Ну, в то время это было еще рано. А правом выдвижения на Нобелевскую премию пользуются действительные члены Шведской академии наук, иностранные члены и лауреаты Нобелевской премии. Но Линник умер скоропостижно.

Теперь я расскажу про все награды и выборы другие. В 1964 г. меня выбрали членом Киевского обкома КПУ. На XXIII съезде Компартии Украины, хоть я и не был делегатом, меня избрали членом ЦК КПУ. Затем я был делегатом XXIV, XXV и XXVI съездов КПСС и XXIV, ХХV и XXVI съездов КПУ и избирался каждый раз в ЦК КПУ.

В 1966 г. меня избрали депутатом Верховного Совета УССР по Одесскому центральному избирательному округу, а начиная с 1970 г. по настоящее время я являюсь депутатом Верховного Совета СССР по Харьковскому центральному избирательному округу.

Теперь несколько слов об орденах. В 1969 г. был юбилей – пятидесятилетие Академии наук УССР. К этому юбилею ряд институтов и ряд ученых были награждены. В частности, Институт кибернетики УССР и Институт электросварки им. Е. О. Патона получили орден Ленина "за успехи в развитии науки и подготовке кадров” – так было сформулировано в Указе о награждении нашего института. Я стал Героем Социалистического труда и получил первый орден Ленина. Второй орден Ленина я получил по итогам пятилетки в 1976 г., а перед этим, в 1973 г., в связи с моим пятидесятилетним юбилеем – орден Октябрьской революции. А в 1975 г. в связи с 250-летием Академии наук СССР я был награжден третьим орденом Ленина.

В 1968 г. коллективу под моим руководством (М. В. Глушков, А. А. Стогний, С. Б. Погребинский²⁸, А. А. Летичевский²⁹, В. Д. Лосев³⁰, И. Н. Молчанов³¹, Ю. В. Благовещенский) была присуждена Государственная премия СССР за машину "Мир-1”. И тоже проходила она не гладко, т.е. секция математики (Комитета по Ленинским и Государственным премиям) ее поддерживала, а секция приборостроения и вычислительной техники – нет. А получить премию эту очень тяжело, потому что нужно получить три четверти голосов тайным голосованием.

И голосуют люди, которые ничего не понимают, потому что на Пленуме – 110 или 115 человек разных специальностей, есть и представители рабочего класса и т.п. И они в основном смотрят на то, как проголосовали секции, т.е. голосуют автоматически. У нас мощная поддержка была с разных сторон, и мы получили премию.

Вторую Государственную премию СССР получить очень трудно. В Уставе записано, что ее можно получить в исключительных случаях и не раньше, чем через 5 лет после получения первой. В 1977 году нам удалось получить вторую Государственную премию СССР за теорию проектирования ЭВМ (новый цикл работ – не автоматы, а алгебра алгоритмов). Эту премию я получил с Ю. В. Капитоновой³² и В. П. Деркачем (Деркач выполнил работу по автоматическому изготовлению).

В 1970 г. коллектив под моим руководством получил Государственную премию УССР за АСУ "Львов”. В 1961 г. получили Государственную премию УССР за закрытые работы (с В. Г. Сергеевым из Харькова).

²⁸Погребинский Семён Бениаминович, кандидат технических наук, сотрудник СКБ ММС.

²⁹Летичевский Александр Адольфович, член-кор. АН УССР, зав. отделом МК АН УССР.

³⁰Лосев Виктор Дмитриевич, сотрудник СКБ ММС.

³¹Молчанов Игорь Николаевич, доктор физ.-мат. наук, профессор, зав. отделом ИК АН УССР.

³²Капитонова Юлия Владимировна, доктор физ.-мат. наук, профессор, была помощником В.М. Глушкова по отделу, которым он руководил, а после смерти Виктора Михайловича возглавила этот отдел.

Я получил также премию Совета Министров СССР за систему "Барс” вместе с большим коллективом (специфика премии Совета Министров в том, что сам Совет Министров денег не платит, поэтому разрешается до 50 человек включать).

Есть у меня еще два иностранных ордена. Орден НРБ I степени – в связи с пятидесятилетием и за активную помощь, содействие и т.д. А орден ГДР “Знамя Труда I степени” я получил вот за что. Мы разработали машину на герконах, которая управляет автоматическими телефонными станциями (геркон – герметизированный контакт, реле очень малых размеров в вакууме, с малым временем срабатывания).

Фирма "Роботрон” теперь выпускает эту машину. У нас её сначала не признали, потому что в Ленинграде институт Министерства промышленности средств связи сделал в 12 шкафах машину, а у нас был всего I шкаф, и работает наша машина лучше. А сейчас СССР покупает её у ГДР. Кроме того, немецкий этот орден я получил и за внедрение целого ряда автоматизированных систем, в частности, на алюминиевом заводе под Берлином, на машиностроительном заводе в Эрфурте и на целом ряде других. Была еще одна работа – это прогноз развития вычислительной техники, на основе которого был составлен пятилетний план развития народного хозяйства ГДР. И я получил орден по итогам этой пятилетки в 1976 г. У меня есть еще разные медали, в основном юбилейные.

Теперь о выборах в иностранные академии наук. В 1970 г. меня без всякой предварительной организационной работы избрали действительным членом международной Академии "Леопольдина” в Галле (Германская академия естествоиспытателей "Леопольдина”, старейшее немецкое общество естествоиспытателей, была основана в 1682 г., а в 1687 г. император Леопольд I утвердил ее в качестве "Академии Священной Римской империи имени императора Леопольда для наблюдения природы” и дал ей широкие права и привилегии. В 1972 г. "Леопольдина” объединяла свыше 900 крупнейших ученых из различных стран). Её членами были М. Планк, А. Эйнштейн и другие выдающиеся ученые. Академик Басов³³, являющийся иностранным членом Германской академии наук, выдвинул меня, и меня избрали иностранным членом этой академии.

Во время поездки в Польшу я сделал очень удачную серию докладов по алгебре алгоритмов и программ, а также о перспективах развития вычислительной математики. Последний доклад слушал Президент Польской академии наук, и ему очень он понравился. И ещё член-корреспондент академии хорошо меня поддержал. И по предложению президента меня избрали иностранным членом Польской академии наук. Также меня избрали иностранным членом Болгарской академии наук.

³³Басов Николай Геннадиевич, физик, академик АН СССР, в то время директор Физического института АН СССР.

У нас есть ещё именные премии. Обычные премии в Академии наук УССР академикам и членам-корреспондентам запрещено получать, они только могут награждаться именными премиями, при тайном голосовании. Я был одним из первых, кто получил премию им. Н. М. Крылова (за работы по теоретической кибернетике). В 1979 г. получил премию им. С. А. Лебедева. В 1980 г. в АН СССР мне была присуждена премия им. А. Н. Крылова за цикл работ по автоматизированным системам управления, в частности за ДИСПЛАН (Диалоговая система планирования).

Есть семь Золотых медалей ВДНХ СССР, более 20 изобретений.

Теперь я хочу рассказать об основных направлениях научной работы в Институте кибернетики АН УССР. Когда институт только образовался, во главу угла я положил развитие теории вычислительных машин в трёх главных направлениях. Первое – это основы формального проектирования машин, второе – развитие архитектуры и третье – технология программирования. В то время мной был предложен метод специализированных программирующих программ, который теперь известен под названием "пакеты прикладных программ”, т.е. когда есть организующая программа для группы родственных задач, и поэтому можно осуществлять крупноблочное программирование. Эти три направления (мы их объединяем вместе) прошли определенные стадии развития. Сначала в области формализованного проектирования развивались методы теории автоматов, когда с каждым состоянием приходится работать отдельно. Затем на смену им пришла алгебра алгоритмов и программ, т.е. стали работать с алгоритмами как с формальными логическими объектами. Удалось найти такой подход. Третий этап – это алгебра структур данных и ее соединение с алгеброй алгоритмов и программ. Это одна линия.

Вторая линия прошла такие стадии. Сначала я отдал всё программирование, за исключением вот этой одной работы по специализированным программирующим программам, на откуп В. С. Королюку и Е. Л. Ющенко. А работа по специализированным программирующим программам оказалась тогда преждевременной, и никто не понял в чем суть. А тогда всё время стремились искать универсальные языки программирования. И эту работу я отдал на откуп Королюку и Ющенко. Королюк принимал деятельное участие у нас в семинаре (а я сам почти этим не занимался). Они создали язык адресного программирования, что, кстати, было достаточно большим успехом, потому что впервые было точно сформулировано понятие адресного отображения, чего раньше недоставало в прикладной теории алгоритмов.

А затем у нас последовал большой цикл работ, в который уже и я включился снова. Это была разработка алгоритмических языков для неарифметического программирования, в частности языка “Аналитик” для машины “Мир-2”. Мне пришлось тут много поработать. И следующий этап – это технология программирования.

И, наконец, синтез этих направлений в системе ”проект”, который частично реализован и будет и дальше реализовываться – это когда работы по формализации проектирования и работы по формализации программирования объединяются вместе, т.е. машина представляется как программно-технический комплекс, и в процессе проектирования можно формальным образом перебрасывать трудности из аппаратуры в программы и наоборот. Мы уже частично умеем это делать, но в целом аппарат еще развивается. То есть можно сделать машину меньше по объему, зато усложнить программы, при этом всё программное обеспечение переписывается автоматически для новой машины. Вот развитие этого направления.

Развитие архитектуры ЭВМ идет сбоку, потому что так или иначе какие-то конструктивные идеи должны быть привнесены пока что человеком, т.е. первоначальный замысел должен исходить от человека, а машинная система позволяет уточнять, оптимизировать конструкцию по тому или иному критерию, комбинированному, что вручную не удается даже при хороших архитектурных идеях. В основу направления с конца 50-х годов по архитектуре машин я положил последовательный отказ от принципов фон Неймана. Хорошо известно, что в США в 1944 г. фон Нейман сформулировал принципы построения ЭВМ, которые заключались вот в чем.

Во первых, последовательная структура языка: команды выполняются одна за другой. Во-вторых, командно-адресный принцип, т.е. в команде содержатся адреса операндов, и команды хранятся так же, как и операнды, в памяти. В-третьих, это максимальная простота системы команд, т.е. максимальная простота машинного языка. Можно говорить и о некоторых других принципах, но это главные. Появление именно таких принципов неудивительно. Я их анализировал с философской точки зрения. В эпоху, когда машины были ламповыми и когда каждый разряд арифметического устройства – это минимум один триод, ясно, что надо иметь простую машину с простыми командами. А я уже тогда предвидел развитие микроэлектроники, которая позволит конструктивные элементы изготовлять в едином технологическом процессе, тогда они будут стоить очень дешево; и я помню, что еще тогда сформулировал такую цель для физиков: конструирование твердого тела, композиционного, из которого получалась бы машинная среда. В этом случае ясно, что принципы фон Неймана уже не годятся.

Вместо первого принципа, от которого мы решили отступиться, я положил машинный язык, потому что компилирующие системы усложнялись, и надо было упрощать программирование с двух концов – не только с точки зрения языков и компиляторов, но и с точки зрения машины, приближать машинный язык ко входному. Это вызвало резкую критику со всех сторон – и С. А. Лебедев был против, и все остальные смеялись. Но мы, тем не менее, осуществили эту идею в серии ЭВМ “Мир” и осуществляли дальше.

А вторая линия долго не поддавалась, т.е. мы стремились одновременно отказаться от последовательного принципа исполнения команд. Хотя в рекурсивной машине, как она была доложена на конгрессе IFIP³⁴ в Стокгольме, это и сделано, но такая рекурсивная машина пока ещё находится за пределами современной технологии. Сделать её сейчас в таком виде, как мы доложили на конгрессе, нельзя. Но мы так и докладывали, в общем, что это теоретический принцип. Пришлось много потрудиться, пока не пришла в голову идея макроконвейера, упрощенная рекурсивность в каком-то смысле. И удалось, если не для каждого арифметического устройства, то для всей системы в целом сделать мультикомандную со многими потоками команд и данных машину. И эта архитектура в настоящее время нами, как известно, развивается, а дальше мы ее собираемся совершенствовать в соответствии с принципом постепенного развития и усложнения машинного языка, т.е. не просто усложнения, а приближения к человеческому языку. Пределом я поставил разговор с машиной на естественном языке (и выдачу заданий). Это смыкает данную линии с линией искусственного интеллекта.

³⁴IFIP – международная федерация по обработке информации.

К направлению развития технологии программирования я потом привлек И. В. Вельбицкого³⁵, тогда программирование стадо видом индустриального производства. Что касается искусственного интеллекта, то тут во главу угла я решил положить автоматизацию математических рассуждений, автоматизацию доказательств, и в качестве первого этапа – автоматизацию алгебраических выкладок. В соответствии с принципом дальних и ближних целей мы не просто делаем автоматизацию, а создаём машину, которая все это реализует, т.е. машина "Мир-2” имеет самостоятельное значение независимо от программы искусственного интеллекта. Это есть промежуточный этап, на котором часть результатов по искусственному интеллекту внедрено. Правда, это еще примитивный искусственный интеллект, потому что формальные алгебраические преобразования были развиты давно, еще до кибернетики. Здравый смысл не признает переложение формализмов, известных до кибернетики, как интеллект. Хотя, конечно, когда машина начинает щелкать интегралы, как неопределенные, так и определенные, то это внешне выглядит очень убедительно, потому что далеко не всякий преподаватель мехмата может такой интеграл взять. А машина сама подстановки находит и так далее, и не легкие, а трудные.

³⁵Вельбицкий Игорь Вячеславович, впоследствии доктор физ.-мат. наук, руководитель подразделения ИК АН УССР.

А для того, чтобы выполнить основную задачу, т.е. вести разговор с машиной на естественном языке, надо, конечно, прежде всего, автоматизировать логические рассуждения, что проще всего, поскольку тоже формализмы какие-то были построены. Но анализ этих формализмов показал, что они не годятся для автоматизации, т.е. классическая математическая логика для этого непригодна. И поэтому была выдвинута задача построения практической математической логики, и эта задача успешно решается. Это – стержневая, главная линия. И мы затем будем этот язык математических доказательств, когда он будет сделан программно, внедрять в архитектуру машин.

Второе направление искусственного интеллекта связано с органами чувств, прежде всего, искусственным зрением и слухом. Здесь главным, конечно, является зрение, поскольку наибольшее количество информации человек получает через зрение. У нас не было ни одного человека, который мог бы этим заниматься, и я специально нашел В. А. Ковалевского в Харькове, перевел его к нам и организовал работу по распознаванию образов. Но опять-таки в соответствии с принципом единства дальних и ближних целей мы решили, что нужен промежуточный выход.

Таким промежуточным выходом был автомат для чтения машинописных букв и цифр. Он был изготовлен малой серией, 5 или 8 экземпляров. Он дорогой получился пока что, и поэтому большой серией его выпускать невыгодно, к тому же он имеет пока только специальные применения.

А потом уже сам Ковалевский развил применения работы и для распознавания речи. Этим занимается сейчас Винцюк³⁶ из Львова. Этим мы прикрыли направление по сенсорной части.

Я с самого начала сформулировал задачу и по автоматизации двигательной функции, моторной функции роботов, В частности, мной была поставлена задача сделать автоматическую руку на тележке, которая могла бы ездить вдоль щита управления и переключать тумблеры, рубильники, поворачивать ручки и т.д., одновременно через примитивное зрение, которое способно только стрелки деления шкалы воспринимать, снимать показания приборов. Но, к сожалению, на эту работу не нашелся у нас нужный человек. Я не смог подыскать человека, который любит работать с механикой руками. А эту работу я поставил еще в 1959 г., когда о роботах еще никто и не заикался. Но кандидатура была неудачно подобрана, я сам понимал это. Человек был подобран по принципу исключения, т.е. у нас был заведующий отделом эксплуатации, и он не мог другими вещами заниматься, а надо было дать ему какую-то научную работу, и он, конечно, работу эту не сделал. И сейчас по-прежнему рука робота является для нас узким местом. Сейчас у нас есть сильный человек, В. И. Рыбак³⁷, который является моим заместителем по Совету по роботам, и он уже и мой стиль работы воспринял, связан с крупнейшими оборонными предприятиями на Украине, и делает для них сейчас хорошую механику. А мы делаем для него систему управления, математические схемы и т.д. Но эта работа запоздала очень сильно. А если бы она была сделана тогда, когда была заказана, то мы могли бы в 1963 г. иметь руку, когда никто в мире её не имел еще. К сожалению, не все удается сделать. А синтез всех этих направлений – в роботах. В роботах-манипуляторах с рукой и зрением.

³⁶Винцюк Тарас Климович, впоследствии доктор физ.-мат. наук, зав. лабораторией ИК АН УССР.

³⁷Рыбак Виталий Иванович, кандидат технических наук, зав. лабораторией ИК АН УССР.

Второй синтез – это автоматизация рассуждений с автоматизацией языковых построений.

Одновременно, я забыл сказать, мы начали работы по распознаванию смысла фраз на русском языке, т.е. в области семантических сетей, как теперь это называется. Занимался у меня непосредственно А. А. Стогний этим делом, и частично А. А. Летичевский, но потом я Летичевского переключил на автоматизацию доказательств. И они хорошую работу сделали, между прочим. В работе, которую выполнил Стогний, были мои алгоритмы, а Стогний сделал хорошие программы. В 1962 г., когда это было сделано, работа в мире произвела очень сильное впечатление, сенсацию, можно сказать. По потоку предложений на входе алгоритм этот строил семантическую сеть, т.е., какие слова с какими корреспондируются. Скажем "Стул стоит на потолке”, хоть и правильно грамматически, но семантически неверно. И так далее. А потом Стогний оттуда ушел в работу по распознаванию дискретных образов, а я сам оставил это задачу, и у нас это захирело. Надо было это с машинным переводом связать, но опять-таки не хватило людей, а у меня тоже не было времени для того, чтобы полностью заниматься алгоритмикой всего этого дела. А в общем, когда я сделал в 1962 г. в Мюнхене на IFIP доклад на эту тему, то это среди американцев вызвало сенсацию, у них ничего подобного не было. И тогда же меня избрали в программный комитет IFIP. Это такое большое направление, которое подразделяется на ряд более мелких.

Следующее направление – это управление технологическими процессами. Поскольку этих процессов существует неограниченное количество, то я здесь считал, что наша задача состоит не в том, чтобы конкурировать с технологическими институтами, которые занимаются автоматизацией, а в том, чтобы дать машину или, скорее, серию машин управляющих, дать учебники для технических вузов, которые научили бы программировать на таких машинах и их использовать, и монографии для конструкторов, описывающие как проектировать системы дискретного управления. И для того, чтобы не отрываться от земли, самим вести несколько сложных систем, потому что если фундаментальная работа делается абстрактно, не опираясь на практику, то она всегда уходит в сторону, и практики ее потом не воспринимают. Они задают ехидные вопросы, на которые авторы фундаментальных исследований не могут ответить, после чего практики эти исследования отбрасывают в сторону, не считаясь, даже если в них и есть рациональное зерно. Поэтому у нас вот такая линия была взята. В соответствии с этой линией мы сделали машину "Днепр-1”, затем машину "Днепр-2”, но в целом, после образования Министерства приборостроения, средств автоматизации и систем управления ответственность за создание и выпуск управляющих машин легла на них, а они, к сожалению, взяли линию такую, чтобы в качестве управляющих машин использовать универсальные мини-компьютеры, причем серии ГДР, т. е. СМ-3, СМ-4, а не Хьюлит-Паккард, которые более приспособлены для этого. Конечно, это нас выбило из колеи. Поскольку у нас не было промышленности, то мы уже не могли свои работы продвинуть. Надо было какую-то принципиально новую идею дать, которая намного опередила бы американские разработки. Но такая идея пока не вырисовывается в управляющих машинах, и поэтому мы переключились, в основном, на теорию управления технологическими процессами и на автоматизацию выборочных сложных технологий.

Теперь об идеях. В области архитектуры управляющих машин пока действительно принципиально новых идей нет, но я выдвинул в 1970 г. понятие программно-технического комплекса, ориентированного на классы применений, исходя опять-таки из общефилософского подхода, из истории техники. Вначале всё пытаются решить универсальным средством, а затем, когда расширяются области применений, то выделяются более узкие участки, в которых возможно массовое производство соответствующих технических средств, и для них делаются уже более специализированные комплексы. Вот, в частности, у нас были такие понятия, как машина и система. Система уже приспособлена к конкретному процессу с конкретными устройствами, конкретными программами и т.д. А ничего промежуточного не было. Я поэтому предложил следующее. Надо сделать анализ применений и найти такие из них, в которых технический комплекс имеет общие черты. Например, для управления информационными технологиями, скажем, книгопечатанием и т.д., где датчики и обратные связи с объектом не требуются, а нужны устройства подготовки данных на дискетах, допустим. И так далее. Все процессы, таким образом, развиваются по классам техники, а затем по классам программного обеспечения. Далее сделать всю технику и программное обеспечение для такого класса один раз, а затем приспосабливать к конкретным объектам. Когда я высказал эту идею, то ее, конечно, встретили в штыки, как и все остальные. И даже в Госплане сказали: "Нет, этого не может быть, потому что у американцев такого понятия нет”. А у американцев этого нет, потому что оно спрятано внутрь фирм, которые разрабатывают такие вещи, но я-то знаю, что у них это есть. Так я что тогда сделал. Для того чтобы внедрить у нас такое понятие, я, когда ездил в Финляндию, встретился с представителем Шведской компьютерной фирмы, а они страшно заинтересованы в нашем рынке. Но их собственные машины плохие, они покупают американские и пытаются нам перепродавать. А американцы их ловят за руку. Я им сказал, чтобы они вооружились понятием программно-технического комплекса и заявили, что их фирма специализируется на этом. Мол, вы покупаете у Хьюлит-Паккард машину, у другой фирмы память, у третьей – диски, собираете, делаете программы и продаете нам заготовку. Никто вас не может обвинить в перепродаже – вы делаете новый продукт.

Ох, как они схватились сразу за эту идею, немедленно термин перевели на шведский язык. Оттиски я направил в Госплан, а там воскрикнули: “Как, уже Швеция! Не только в Америке, но уже и в Швеции это есть!”. Спешно стали трубить в трубы – мол, давайте догонять. И сейчас уже есть решение по СЭВ (А. А. Стогний как раз возглавляет комиссию), но они определили чересчур узкие классы – у них получилось больше ста классов, это слишком много, надо меньшее количество выбрать. И уже все страны СЭВ работают над этим, и мы опять со шведского переводили термин на русский язык.

В последнее время мы решили, что будем потихоньку смещаться от технологий непрерывных, производственных в область информационных технологий, таких, например, как автоматизация выпуска газет, работа сберкасс и т.п. Это та область как раз, которой в СССР почти не занимаются. А автоматизацией непрерывных технологий занимается Институт автоматики АН СССР и много других.

Следующее направление – это автоматизация научных исследований.

Первоначально это были экспериментальные исследования, и тут велась только обработка результатов, т.е. автоматические измерения и обработка. Я сказал уже, что мы это делали еще в начале 60-х годов, на расстоянии обрабатывали данные, поступающие из Атлантического океана, и наличие управляющей машины с УСО позволило нам раньше, чем американцам, осуществить это дело. У них система КАМАК, которую Нестерихин³⁸ продвигает и которая предназначена для связи с объектами, лучше нашего УСО "Днепр”, но она была американцами сделана только в 1967 г., а УСО "Днепр” – в 1961 г. Через 10 лет после его создания, в 1977 г. американский КАМАК заставили в нашей стране копировать, тогда, как у нас к этому времени уже были гораздо лучшие решения. Но они не прошли. Правда, сейчас меня назначили руководителем всесоюзной целевой комплексной программы по автоматизации проектирования и научных исследований, и мы начали свою идеологию внедрять. В последующем мыслится объединение этого направления с дедуктивными построениями, чтобы машина не только обрабатывала результаты, но и проверяла гипотезы и строила на основе этого теории – короче говоря, выдавала готовую печатную продукцию в диалоговом режиме сначала, а потом и самостоятельно. Вот дальнейшая программа в области автоматизации научных исследований.

³⁸Нестерихин Юрий Ефремович, физик, член-кор. АН СССР, в то время директор Института автоматики и электрометрии Сибирского отделения АН СССР.

Главным конструктором машины "Днепр-1” был Б. Н. Малиновский, он работал совместно с А. Г. Кухарчуком³⁹. Сейчас у нас Малиновский возглавляет в Академии наук УССР Совет по автоматизации научных исследований. В этой области у него работает много способных молодых ребят. Как вице-президент я курирую эти советы (Совет по автоматизации научных исследований, Совет Стогния А. А. по вычислительной технике, Совет по роботам, по АСУ Президиума – В. С. Михалевич и многие другие). Поэтому основные направления я им даю, и сейчас я ставлю главную задачу так: организовать выпуск проблемно ориентированных лабораторий, причем выпускаться они должны на заводе. Вот, к примеру, массовое применение имеют у нас установки рентгеноструктурного анализа. Сейчас один завод выпускает рентгеновские аппараты, другой – спектроанализаторы, третий – вычислительную машину, четвертый – КАМАК и т.п., а собирает всё вместе Совет по автоматизации. Это, конечно, не индустриальный подход, такими темпами мы страну не автоматизируем и до конца XXI столетия. Поэтому я предложил следующее: не разбрасываться, а выбрать две-три (мы уже сформулировали, какие) лаборатории, и к концу 1983 г. выдать комплексные проекты автоматизированных рабочих мест, сопряжения всей аппаратуры, и решить вопрос с серийным производством. В частности это будут лаборатории рентгеноструктурного анализа, массспектрографий и еще целый ряд лабораторий, которые используются в химии, в физике и даже в биологии. Я уже договорился в принципе с заводом “Точэлектроприбор”, что они возьмут на себя выпуск таких лабораторий. Тогда Академия наук сможет себе их заказывать, и будет делаться только шеф-монтаж. То есть будет делаться как положено, а не кустарным способом. Конечно, для какого-нибудь уникального эксперимента установку придется собрать самим учёным. Но это должно быть исключением, а не правилом. А правилом должно быть осуществление промышленностью шеф-монтажа, и мы должны сделать разработки для промышленности. В программно-технических комплексах и лабораториях должны занять и занимают свое место микрокомпьютеры.

³⁹Кухарчук Анатолий Григорьевич, кандидат техн. наук, сотрудник СКБ ММС.

В принципе можно сделать так: поставить всюду датчики, всю массу информации закачать в большую машину, обработать и выдать результат. Но тогда мы получим очень большие, сложные потоки информации, должна быть высокой пропускная способность датчиков, и получается сложным программное обеспечение. Поэтому система должна быть распределенной. Часть обработки должна производиться на месте, с помощью встроенного в прибор микрокомпьютера, часть информации должна обрабатываться на миникомпьютере и, в случае необходимости, можно выходить на большой компьютер. Например, для обработки результатов сложных ядерных экспериментов мы подключаем машину БЭСМ-6 или ЕС 1060 на нашем ВЦ через радиоканал шириной 96 килогерц – делаем такую сеть с помощью радиоканала. А рядом с установкой находится мини-компьютер, который непосредственно обрабатывает результаты экспериментов.

Но эксперимент не ограничивается только сбором данных. Наиболее трудной частью является настройка экспериментальной установки. Например, для термоядерного лазерного реактора, который разрабатывает Н. Г. Басов, результаты эксперимента обрабатываются на ЭВМ, скажем, за сутки, а настройка идет полгода. Очень точная настройка должна быть. Поэтому очень важно решить и такую задачу, как компьютерная настройка приборов, а для этого надо уже применять роботы, и это тоже должно входить в программно-технический комплекс. Потому что, когда, скажем, делается рентгеноструктурный анализ кристалла в геохимии, то кристалл нужно поворачивать, изменять его положение по отношению к пучку рентгеновского излучения, перемещать в нужное место и т.п. Это все пока делает экспериментатор и делает довольно долго. А в программно-техническом комплексе такие вещи должны делаться автоматически. В противном случае, если обработка результатов, скажем, занимает половину времени, то ни при какой автоматизации мы не можем ускорить эксперимент больше, чем вдвое. Поэтому нужен комплексный подход.

Теперь о внедрении наших результатов. Нашими усилиями довольно сильно автоматизирован Институт проблем прочности АН УССР, испытания по механической усталости, это, по-видимому, будет первая проблемно-ориентированная лаборатория для всех механических институтов. Затем в Институте геологии и геофизики (Н. П. Семененко ⁴⁰). Мы сделали ряд работ у П. Г. Костюка⁴¹ (Институт физиологии им. А. А. Богомольца), автоматизировали 2 эксперимента. У них в мастерских точный сделан микроманипулятор, а мы делаем управление этим манипулятором.

⁴⁰Семененко Николай Пантелеймонович, академик АН УССР, в то время директор Института геохимии и физики минералов АН УССР.

⁴¹Костюк Платон Григорьевич, физиолог, академик АН УССР и Академик АН СССР, директор Института физиологии им. О. А Богомольца.

И, наконец, системы автоматизации проектирования – САПР. Мы вычленили отдельно задачу автоматизации проектирования ЭВМ, потому что это полностью наша задача, мы должны создавать и теорию проектирования, и многое другое. Поэтому эту задачу мы рассматриваем отдельно. А в остальном проектировании, в строительстве, машиностроении и т.д., теорию делаем не мы, а соответствующие институты. А мы опять-таки должны создать программно-технические комплексы и сделать комплексные проекты автоматизации всех этапов. Мы сделали две такие системы: одну для строителей в Киеве в Институте экспериментального зонального проектирования и одну закрытую для машиностроения в Ленинграде. Система автоматизации проектирования строительных работ получилась хорошая: изготовляются полностью автоматически чертежи, проектная и сметная документация и т.д. Этим занимаются В. И. Скурихин и А. А Морозов⁴². из СКБ. Да, я забыл сказать, что автоматизация физических исследований тесно связана с автоматизацией испытаний. А испытанием сложных объектов занимаются В. И. Скурихин и Г. И. Корниенко⁴³. Корниенко делает работу для судостроителей, для флота, а Скурихин и Морозов – для авиации. Система, разработанная Корниенко, которая действует на Каспийском море, имеет 1200 каналов. Сейчас, правда, используется только 600, но в принципе может работать и с 1200, и все равно эта цифра является впечатляющей.

⁴²Морозов Анатолий Алексеевич, впоследствии член-кор. АН УССР, Директор СКБ ММС.

⁴³Корниенко Григорий Иванович, кандидат техн. наук, сотрудник СКБ ММС.

По САПРам тоже сейчас имеется большая кооперация и есть всесоюзная целевая программа по автоматизации научных исследований, испытаний сложных объектов и автоматизации проектно-конструкторских работ. Это работа, которой я официально руковожу и наш институт официально головной, а В. И. Скурихин – тут мой заместитель. Точнее, институт должен был быть утвержден как головной по всей проблеме, а сейчас, кажется, утвержден лишь по проблеме автоматизации испытаний сложных объектов, постановление общее не вышло еще, когда я лег в больницу, не знаю, вышло уже или нет сейчас. Это еще одно направление, причем оно потом тоже с роботами сомкнётся, потому что, скажем, задача автоматизации проектирования самолетов не решается полностью аналитически, приходится все равно делать модель самолета со встроенными трубочками для подачи воздуха и измерения перепада давления, с вмонтированными датчиками. Эта модель делается вручную в настоящее время, и ее создание занимает несколько месяцев. Сейчас уже часть деталей изготовляется на станках с программным управлением, а собирают и укрепляют датчики вручную. Нужен еще такой микроробот, который мог бы все это делать. Задача такая поставлена, и она тоже решается. Здесь неограниченный такой простор, потому что в качестве конечной цели нам видится автоматизированная система развития науки и техники в целом. То есть ЭВМ сами делают эксперименты, проектируют экспериментальную установку, настраивают, получают результаты, обрабатывают их, осуществляют первичную, вторичную и т.д. обработку, строят теории, проверяют правильность старых теорий и, в случае необходимости, выходят на построение новых.

10 января 1982 года.

В области математических методов мы с самого начала взяли такую линию, чтобы охватить некоторые наиболее характерные, особенно для больших машин, методы, нужные для приложений. В частности, методы непрерывной оптимизации, затем ряд дискретных задач, таких как дискретная оптимизация и распознавание дискретных образов, затем алгебраические и аналитические преобразования и некоторые задачи многомерной математической физики. Область оптимизации была поручена Михалевичу, он семинар вёл. Дискретные методы вначале разрабатывал А. А. Стогний, затем подключился И. В. Сергиенко⁴⁴, а методами математической физики занимались И. Н. Молчанов, В. В. Иванов⁴⁵ и другие. Тут нам не удалось создать коллектив на всесоюзном уровне, но, тем не менее, мы отслеживали то лучшее, что делается. Аналитические преобразования были в области интересов Летичевского и коллектива мировцев в целом.

Ещё одно направление, которое появилось несколько позже, в связи с развитием ОГАС, – это сети ЭВМ и банки данных. Сетями у нас занимаются В. Н. Никулин⁴⁶ и А. И. Никитин⁴⁷, а банками данных – Ф. И. Андон⁴⁸ у А. А Стогния в СКТБ. Что касается сетей, то мы первыми в мире высказали эту идею. Мы первыми и передачи на расстоянии осуществляли, и если не сеть, то, во всяком случае, удаленные терминалы мы сделали раньше всех; наверное, работающие в специальных системах – они были и у американцев и раньше, да и у нас тоже, но не общего применения для автоматизации технологических процессов, обработки результатов измерений и т.д.

⁴⁴Сергиенко Иван Васильевич, впоследствии академик АН УССР, зав. отделом, зам. директора по научной работе, директор ИК АН УССР.

⁴⁵Иванов Виктор Владимирович, впоследствии доктор физ.-мат. наук, профессор, зав. отделом ИК АН УССР.

⁴⁶Никулин Виталий Николаевич, впоследствии кандидат техн. наук, ведущий научный сотрудник ИК АН УССР.

⁴⁷Никитин Андрей Иванович, впоследствии доктор физ.-мат. наук, профессор, зав. отделом ИК АН УССР.

⁴⁸Андон Филлип Илларионович, впоследствии доктор физ.-мат. наук, руководитель СКТБ ИК АН УССР.

И мы сделали первый в мире эскизный проект сети ЭВМ, который в полной мере в настоящий момент не реализован еще нигде. Этот проект был сделан в 1962-1964 гг. (в июле 1964 г.) мною по заказу лично Первого заместителя Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина и направлен в правительство. Но по нему решений никаких не последовало.

А банки данных связаны с этим вопросом, потому что, в конце концов, вопрос о банках данных распадается на две части: это банки данных для отдельных машин; тут мы не собирались конкурировать с американцами, у них это давно развивалось, и мы только отслеживали, что у них делается, а вот в распределенных банках данных для ОГАС ми должны были по идее играть главную роль. Но, к сожалению, тоже тут нам пока не удалось организовать коллектив, который бы вёл эту работу на должном уровне, тем более что это – грандиозная задача, и она требует организации коллектива не в рамках института, а во всесоюзном масштабе, то есть тут требуется целевая комплексная программа. По ГСВЦ сейчас есть такая программа, и ее А. А. Дородницын возглавляет, но практически нам приходится больше всего этим заниматься.

Следующее направление, которое было заявлено нами сразу, ню мы не смогли в то время найти объекты, людей – это управление экономическими системами: предприятиями, отраслями промышленности, и, наконец, создание общегосударственной автоматизированной системы и республиканской. Здесь работы развернулись, начиная с 1962 г. с создания эскизного проекта, а по конкретным системам управления предприятиями, АСУ, – начиная с 1963-1964 гг. Тогда начали мы продумывать львовскую систему, а разрабатывать ее стали, начиная с 1965 г. На это дело были ориентированы Скурихин с Морозовым, они являются руководителями больших направлений в институте кибернетики и в СКБ ММС. Работу выполняли, конечно, не только они лично, но и Шкурба ⁴⁹, Кузнецов ⁵⁰, Подчасова⁵¹ и другие.

⁴⁹Шкурба Виктор Васильевич, впоследствии доктор физ.-мат. наук, ведущий сотрудник ИК АН УССР.

⁵⁰Кузнецов Владимир Константинович, впоследствии кандидат техн. наук, генеральный директор Промышленно-технического объединения Укрглавснаб Госснаба УССР.

⁵¹Подчасова Татьяна Павловна, впоследствии доктор техн. наук, ведущий научный сотрудник ИК АН УССР.

Направление, которое мы избрали, заключалось в том, чтобы сделать не индивидуальную, а типовую систему для, скажем, машиностроительных и приборостроительных предприятий с тем, чтобы опять-таки можно было реализовать индустриальные методы внедрения, чтобы подключить промышленность, делать шефмонтаж, обучать людей в промышленности. А для этого, конечно, требовалось провести гораздо большую научно-исследовательскую работу, чем в случае индивидуальной системы. Это примерно в 25-30 раз больше работы на начальной стадии разработки, потому что в состав алгоритмов и программного обеспечения приходилось включать не только те алгоритмы, которые встречаются, скажем, на Львовском заводе, но и те, которые могут быть применены на родственных заводах. То есть надо было создать, так сказать, функциональную избыточность системы с тем, чтобы потом при привязке, наладке, шефмонтаже и пуске системы можно было бы просто выбирать из наличного запаса то, что нужно запускать на данном предприятии. И надо было, конечно, как можно больше использовать программы, которые пользуются табличным представлением особенностей предприятия, максимально применить параметры вместо числовых значений. Такие параметрические программы являются, как правило, менее быстродействующими и требуют специальных методов для их запуска в системе.

Кроме того, мной в 1965 г. было выдвинуто понятие специализированной операционной системы, которая предназначена для систем с регулярным потоком задач плюс небольшой процент нерегулярных задач. Дело в том, что операционные системы, которыми были снабжены машины IБМ-360 в 1965 г., универсальны для пакетного режима и хороши для вычислительных центров (относительно хороши, конечно), где решают случайные потоки задач. А в АСУ, как правило, мы имели дело с задачами регулярными, т.е., скажем, мы знаем, что в такое-то время должна выйти на счет такая-то задача. Поэтому мы можем воспользоваться учреждением и не заниматься мультипрограммированием, прерываниями и т.п., а заранее готовить информацию с тем, чтобы, когда задача вышла на счет, то необходимая информация уже была наготове, скажем, магнитные ленты подкручены, и первая порция информации передана в оперативную память и т.д. Должно быть понятие расписания задач, и мультипрограммирование используется в качестве только надбавки, чтобы заполнять возникающие промежутки нерегулярными задачами и отлаживать новые задачи, которые возникают в результате развития системы.

Эта работа нужна в связи с ОГАС, я дальше об этом расскажу. Тут тоже возникло понятие программно-технического комплекса, ориентированного на классы применений, как и в случае управления технологическими процессами, только здесь более широкая типизация.

Новый этап в развитии автоматизированных систем управления предприятиями начался сравнительно недавно, уже во второй половине 70-х годов. Это так называемые комплексные АСУ, в которых органически сливаются в единое целое вопросы автоматизированного проектирования, автоматизированного управления технологией, автоматизация испытания и автоматизация организационного управления. Вот такая КАСУ, первая в стране, создается сейчас для нового Ульяновского авиационного завода; занимаются этим опять Скурихин с Морозовым, и почти всё КБ Морозова подключено сейчас к этой задаче.

В конце 60-х и начале 70-х гг. мы сделали две основные системы. Это систему "Львов” и систему "Кунцево” для кунцевского радиозавода. Причем эти две системы делались таким образом, чтобы перекрыть практически все задачи в группе машиностроительных отраслей промышленности. Нам удалось подписать соответствующие приказы о том, чтобы 600 систем, которые создавались в то время в девяти министерствах, (машиностроительных и приборостроительных), делались на основе кунцевской системы. Но, правда, даже в министерстве, где работает Данильченко И. А.⁵², кунцевская идеология была внедрена в значительной степени формально, потому что у них были до этого значительные собственные проработки; так же было, скажем, в ЛОМО или на Кировском заводе, и поэтому они, хотя формально и привесили обозначение "Кунцево”, но, тем не менее, по-настоящему политика типизации на основе Кунцево была проведена только в одном министерстве машиностроения. И сейчас в какой-то мере типизация сделана в министерстве промышленности средств связи. А министерства, у которых были собственные заделы, не хотели с ними разлучаться. Однако, в рамках даже одного министерства машиностроения это не менее 50 систем на крупных и важных заводах. И они рывком догнали все остальные министерства и даже во многих вопросах опередили.

⁵²Данильченко Игорь Антонович, доктор техн. наук, директор предприятия.

Оказалось так, что еще одним самостоятельным направлением в институте стало моделирование больших систем с помощью универсальных языков, которые мы специально разрабатывали, сначала СЛЕНГ, потом НЕДИС. А в действительности, конечно, это есть часть направления по автоматизации проектирования вычислительных машин и систем, Но при переходе к непрерывным системам мы вышли за рамки проектирования только вычислительных систем, вследствие чего это направление приобрело самостоятельное значение. У нас этим занимается отдел Марьяновича Т. П. Здесь перспектива заключается в том, чтобы соединить методы системной оптимизации с языками моделирования и описаниями больших систем с тем, чтобы можно было ограничения формулировать на соответствующих языках, менять параметры те или иные, а пересчет чтобы делался автоматически.

ОГАС

Задача построения общегосударственной автоматизированной системы управления экономикой была поставлена мне Первым заместителем Председателя Совета Министров (тогда А. Н. Косыгиным) в ноябре 1962г. М. В Келдыш, недавно ставший президентом Академии наук СССР, меня привлек; он выслушал некоторые мои соображения и повел к А. Н. Косыгину.

Когда я кратко обрисовал, что мы хотим сделать, то получил одобрение от А. Н. Косыгина, и вышло распоряжение Совета Министров СССР о создании специальной комиссии по подготовке материалов под моим председательством. В эту комиссию вошли, прежде всего, наши ученые-экономисты, в частности, академик Федоренко Н. Н., начальник ЦСУ В. Н. Старовский, первый заместитель министра связи А. И. Сергийчук, другие работники органов управления и ответственные лица.

Комиссии, и в частности ее председателю, т.е. мне, были предоставлены такие полномочия, что я имел возможность прийти в любой кабинет – к министру, председателю Госплана – и задавать вопросы или просто сесть в уголке и смотреть, как он работает: что он решает, как решает, по каким процедурам и т.д. И, естественно, я мог ознакомиться со всеми промышленными объектами – предприятиями, организациями.

Надо сказать, что к этому времени у нас в стране уже имелась секция единой системы вычислительных центров для обработки экономической информации. Соответствующую концепцию выдвинули виднейший наш экономист академик Немчинов В. С. и его ученики. Академик В. С. Немчинов – это виднейший наш экономист, он умер в 1963 г., а ученики его – это Мухин, Черняк и целый ряд других. Они предложили следующее: поскольку вычислительная техника дорогая, то надо использовать ее коллективно, но не в режиме удаленного доступа – они, экономисты, этого ничего не знали (а тогда не только экономисты этого не знали у нас, а и специалисты по вычислительной технике). Поэтому они фактически скопировали предложения, которые были в 1955 г. подготовлены Академией наук о создании системы академических вычислительных центров для научных расчетов (в соответствии с этими предложениями и наш вычислительный центр был создан). Они предложили точно то же самое сделать для экономики: построить в Москве, Киеве, Новосибирске, Риге, Харькове и т.д. крупные вычислительные центры (государственные), которые обслуживались бы на должном уровне, а туда бы различные экономические учреждения приносили бы свои задачи, считали бы, получали результаты и уходили. Вот в чём состояла концепция.

Меня, конечно, такая концепция удовлетворить не могла, потому что к этому времени мы уже управляли объектами на расстоянии, передавали данные из глубины Атлантики прямо в наш вычислительный центр. Это была явно несовершенная концепция, даже для того времени.

Надо сказать, что у нас в стране очень плохо были подготовлены к восприятию мыслей об обработке экономической информации на ЭВМ. И вина здесь лежала как на экономистах, которые практически ничего не считали, так и на вычислителях.

В результате этого создалось такое положение, что у нас органы статистики и частично плановые органы были снабжены счетно-аналитическими машинами образца 1930 г., которые в Америке к тому времени были уже полностью заменены ЭВМ. Американцы до 1965 г. развивали две линии – линию научных машин (это двоичные машины с плавающей запятой, высокоразрядные) и линию экономических машин (последовательные двоично-десятичные с развитой памятью и т.д.). А впервые в машинах фирмы IBM эти две линии слились вместе.

Но у нас нечему было сливаться, потому что у нас были только машины для научных расчетов, а экономическими машинами никто не занимался.

Первое, что я тогда сделал – это попытался заинтересовать конструкторов, в частности Б. И. Рамеева – конструктора ЭВМ "Урал-1”, "Урал-2”, а также конструктора ЭВМ серии "Минск” Пржиалковского В. В. в том, чтобы новые машины, которые они разрабатывали (а тогда "Минск-22”, "Минск-32”, "Урал-14”, "Урал-16” создавались), проектировались в расчете на экономическое применение.

Я организовал коллектив у нас в институте, сам разработал программу по ознакомлению с проблемой. Скажем, сам я неделю провел в ЦСУ СССР и изучал подробно их работу. А затем я посмотрел всю цепочку от районной станции до ЦСУ СССР. Очень много времени (не могу даже сказать сколько, наверное, месяц непрерывного времени) я провёл в Госплане СССР. И здесь очень большую помощь мне оказали старые работники, еще военного времени – Василий Михайлович Рябиков, первый заместитель председателя Госплана, ответственный за оборонную тематику. Он во время войны был уполномоченным Государственного Комитета обороны по Уральскому промышленному району, и он провел большую работу по перестройке уральской промышленности на нужды войны. Очень большой умница был, нелепо умер. И вот я рядом с ним сидел и смотрел, как он решает вопросы. А он часто сидел до 11-ти, до 12-ти часов вечера на работе – это привычка еще со сталинских времён, и я тоже там иногда до 11-ти-12-ти засиживался. И когда у меня возникали вопросы, он мне подробно объяснял весь цикл, как они сейчас планируют, и в чем состоят трудности.

Второй человек, который тоже мне помогал – он более формальный такой человек, но тоже думающий – это И. Спирин. Он был заведующим сводным сектором оборонных отраслей в Госплане СССР, сейчас он на пенсии. Во время войны он был уполномоченным Государственного Комитета обороны по Волжско-Вятскому промышленному району. Так что у них очень большой опыт руководства военной экономикой, и, конечно же, они хорошо знали работу Госплана. А приступил я именно с этого конца, потому что у меня уже были связи с оборонными отраслями, с группой машиностроительных отраслей, как принято в открытой печати говорить. И Д. Ф. Устинов, который в 1965 г. стал секретарем ЦК КПСС, а до этого был председателем ВСНХ СССР, меня тоже привлекал к решению ряда вопросов, и по его рекомендации, прежде всего, Василий Михайлович Рябиков занимался со мной.

Затем я за 1963 г. побывал не менее чем на 100 предприятиях и в организациях самого различного профиля: от шахт до совхозов. Это были морской порт, автомобильное хозяйство, железная дорога, аэропорт, заводы самых разнообразных отраслей. Потом я продолжал эту работу, и всего за 10 лет число объектов дошло почти до тысячи. Поэтому я очень хорошо, может быть, как никто другой у нас, представляю себе народное хозяйство в целом, от низа до самого верха, в чем его трудности, что надо считать.

Концепция того, что нужно от техники, у меня возникла довольно скоро, поэтому задолго до окончания работы по ознакомлению я выдвинул концепцию не просто отдельных государственных центров, а сети с удаленным доступом и т.д., т.е. вложил в понятие коллективного пользования соответственное современное техническое содержание.

И мы разработали первый эскизный проект Государственной сети вычислительных центров, который включал в себя около 100 центров в крупных промышленных городах, центрах экономических районов (тогда 100, а теперь нужно 200 примерно). Эти центры соединяются широкополосными каналами и по ним распределяются по территории в соответствии с конфигурацией системы связи все остальные центры, занятые обработкой экономической информации. Их число мы определяли тогда в 10 тыс., а сейчас 20 тыс. Это крупные предприятия, министерства, а также кустовые центры, которые обслуживают мелкие предприятия. Характерным было наличие распределенного банка данных и возможность безадресного доступа из любой точки этой системы к любой информации после автоматической проверки полномочий запрашивающего лица. Был разработан ряд вопросов, связанных с защитой информации. Кроме того, в этой двухъярусной системе главные вычислительные центры обмениваются между собой информацией не путем коммутации каналов и коммутации сообщений, как принято сейчас, с разбивкой на письма, а я предложил соединить эти 100 или 200 центров широкополосными каналами в обход каналообразующей аппаратуры с тем, чтобы можно было переписывать информацию, скажем, с магнитной ленты во Владивостоке на ленту в Москве без снижения скорости. Тогда все протоколы сильно упрощаются, и сеть приобретает новые свойства. Это пока нигде в мире не реализовано.

Этот наш проект был до 1977 г. секретным, а в 1977 г. его рассекретили и сейчас им можно пользоваться и ссылаться.

Помимо структуры сети я сразу посчитал необходимым разработать систему моделей для управления экономикой с тем, чтобы видеть регулярные потоки информации. Я счел нужным это дело согласовать с В. С. Немчиновым. Он был уже в это время смертельно болен, но лежал дома, на ул. Горького, рядом с ГКНТ, и я к нему зашел. Он лежа меня принимал, выслушал; он очень умный был экономист, у нас сейчас, к сожалению, уже нет таких среди наших ученых. И он в принципе все одобрил.

Потом я рассказал эту концепцию М. В. Келдышу. Мстислав Всеволодович тоже одобрил, но, правда, не всё, не одобрил безденежную систему расчетов населения (но без нее система тоже работает). М. В. Келдыш правильно предвидел, что это вызовет ненужные эмоции, и вообще не следует это смешивать с планированием. Я с ним согласился, и мы это не включали в проект. А по этому поводу мной была написана отдельная записка в ЦК КПСС, она много раз всплывала, потом опять исчезала, но до сих пор решения по ней нет.

В комиссию входил первый заместитель министра финансов, и когда мы составили этот проект, а проект был очень большой, то комиссия фактически ничего не внесла. Единственный человек из комиссии, который внес новое, добавил, – это был А. И. Сергийчук, первый зам. министра связи (без него я не смог бы до конца сделать проект). Он мобилизовал свои институты, и они дали перспективу развития связи, которая была согласована с проектом ГСВЦ. И это мы тоже включили.

А остальные члены Комиссии занимались только негативной стороной, т.е. критикой того, что мы сделали.

А потом последовало самое трудное. Уже в 1964 г. шли почти непрерывные заседания этой комиссии, каждую неделю почти мы заседали, и смотрели проект по страницам – а проект был очень толстый, несколько книг (1500 и 2000 страниц). И происходило так: Федоренко возражает против этого положения – выбросили его, министерство финансов возражает против того – тоже выкинули. И так далее. В конце концов, от проекта, от его экономической, собственно, части почти ничего не осталось, осталась только сама сеть. Так что тот эскизный проект, который есть – он далеко не полный. А все остальные бумаги погибли, потому что раз они были секретными и окончательной формы не получили, то там нечего было рассекречивать, и они были уничтожены, сожжены. А нам не разрешали иметь даже копию в институте. Поэтому, к сожалению, мы не сможем полностью все восстановить.

А против всего проекта в целом начал резко возражать Старовский В. Н., который тогда был начальником ЦСУ. Возражения его были демагогическими. Мы настаивали на новой системе учета, такой, чтобы из любой точки любые сведения можно было в тот же момент получить. А он начал ссылаться на то, что в 1922 г. по инициативе В. И. Ленина ЦСУ было организовано, что ЦСУ справляется, сбегал к А. Н. Косыгину, получил от него заверения, что той информации, которую дает правительству ЦСУ, достаточно для управления, и что поэтому ничего делать не надо.

В конце концов, когда дошло дело до подписи, то все подписали, но при возражении ЦСУ. Так и написано было, что ЦСУ возражает против всего проекта в целом.

В июне 1964 г. мы внесли наш проект в правительство. Где-то в ноябре 1964 г. состоялось заседание Президиума Совета Министров, и я там докладывал об этом проекте. Естественно, я не мог не сказать, что возражает ЦСУ. Решение было такое: раз ЦСУ возражает, то поручить ему доработать проект. Тут Старовский встал, сказал, что они сами не смогут, и попросил, чтобы был еще записан Минрадиопром. Дописали они Байбакова и Солнцева.

И они в течение двух лет сделали следующую работу. Пошли снизу, а не сверху: не от идеи о том, что надо стране, а от того, что есть. Они поручили районным отделениям ЦСУ Архангельской области и Каракалпакской АССР изучить потоки информации: сколько бумажек, цифр и букв поступает в районное отделение ЦСУ от предприятий, организаций и т.д. Потом у них есть статистика, что при обработке на счетно-аналитических машинах на каждую вводимую цифру или букву приходится 50 операций счетно-аналитических машин, сортировочных или арифметических. При этом утверждали, что, когда будут электронные машины, то эта цифра увеличится в 10 раз. Почему именно в 10 раз, не объяснили. Взяли количество всех бумажек, умножили на 500 и получили мощность электронной вычислительной машины, которую надо установить в Архангельске и в Нукусе (в Каракалпакской ССР). Так получилась смехотворная мощность – около 2 тысяч операций в секунду или около того. И все. Вот в таком виде подали проект в правительство.

Была создана комиссия по приемке, меня хотели сделать председателем, но я отказался, сказал, что я буду предубежденным, поскольку это касается моего проекта. Согласились и кого-то другого назначили, не помню кого. Но тут, когда почитали, то возмутился Госплан. Сказали, что они тоже не все концепции академика В. М. Глушкова разделяли, но в его проекте хотя бы было планирование, а здесь же ничего этого нет, одна статистика, поэтому Госплан не приемлет этого. И единогласно практически комиссия отвергла этот проект, за исключением только меня. Я написал особое мнение такое, что действительно, проект никуда не годится, и правильно пишут, что его надо отвергнуть, но, имея в виду жизненную важность этого дела для страны, если мы сейчас просто отвергнем проект и ничего не начнем делать, то потеряем время. Поэтому я считаю, что хотя надо проект признать неудовлетворительным, но, тем не менее, перейти к следующей стадии, т.е. чтобы не делать эскизный проект, а технический проект поручить делать Министерству радиопромышленности, Академии наук, Госплану.

Поскольку я был один, то мое мнение не приняли, а записали особое мнение, и поручили Госплану делать новый проект.

Госплан опять потребовал два года на это, сейчас был 1966 г., а это уже будет 1968 г. До 1968 г. абсолютно ничего не было сделано. И вместо эскизного проекта представили проект распоряжения Совета Министров ССР о том, что очень мудро ликвидировали совнархозы и восстановили отраслевой метод управления, и что теперь не о чём заботиться. Нужно, чтобы все отрасли создали отраслевые системы, а из них автоматически получится общегосударственная система. И всё.

Все облегчённо вздохнули, поскольку ничего делать не надо, и распоряжение было принято. Получился ОГАС – сборная солянка.

А тем временем, начиная с 1964 г. (времени внесения проекта), против меня стали открыто выступать харьковский экономист Либерман, Белкин, Бирман и др. Большинство из них сейчас либо в США, либо в Израиле. Бирман – экономический консультант фирмы “Дженерел электрик”. Они все поуезжали.

И им удалось сбить с толку Косыгина. Потому что наш проект стоит денег, а он очень практичный человек. Он меня прямо спрашивал, сколько это будет стоить. Я ответил, что мы оцениваем стоимость проекта в 20 миллиардов рублей, основная часть может быть сделана за 3 пятилетки, но только при условии, что наша программа будет организована так, как атомная и космическая программы. Я от А. Н. Косыгина не скрывал, что эта программа технически не менее сложна, чем космическая и атомная программы вместе взятые, а организационно она гораздо сложнее, потому что она затрагивает всё: и промышленность, и торговлю и т.д. Если работа будет организована так, как по космосу и атомной энергии, тогда три пятилетки, иначе больше. Мы создали рабочую схему реализации проекта так, чтобы в первой пятилетке в эту программу вложить 5 млрд. рублей, а отдача в конце пятилетки предполагалась больше 5 миллиардов. То есть мы составили схему реализации по принципу самоокупаемости. А всего за три пятилетки должно было быть получено экономического эффекта не менее 100 миллиардов рублей. И это ещё очень заниженная цифра, на самом деле больше.

А эти экономисты сбили Косыгина с толку тем, что экономическая реформа, которую они предлагали, ничего не будет стоить, т.е. будет стоить ровно столько, сколько стоит бумага, на которой будет напечатан указ и постановление Совета Министров, а даст в результате больше. Свою лепту внёс в это дело и академик Трапезников С.П., он тогда опубликовал статью: “Прибыль – движущая сила”.

И поскольку эти экономисты получили поддержку, со стороны управленцев, то нас отставили в сторону, и, более того, стали к нам относиться не очень хорошо. И А. Н. Косыгин был недоволен. Меня вызвал тогда П. Е. Шелест и сказал, что, мол, Вы, Виктор Михайлович, пока временно прекратите пропаганду ОГАС на верхнем уровне, а займитесь нижним. Вот тогда мы начали заниматься Львовской системой.

А Дмитрий Фёдорович Устинов мне сказал так: пока там будут спорить, Вы в наших отраслях это сделаете. Он пригласил всех своих министров из ВПК и дал команду им делать так, как говорит В. М. Глушков. Было организовано две комиссии. Одна, в которой первый зам. министра радиопромышленности был председатель –- это организационная, так сказать, комиссия. Она состоит из первых заместителей министров оборонных отраслей, и я там заместитель председателя. Она и сейчас есть. А вторая комиссия представляет собою научный совет, который определяет науку, как делать системы управления отраслями, причём с самого начала было предусмотрено, чтобы это было сделано для всех отраслей, т.е. какой-то зачаток общегосударственности был.

Д. Ф. Устинов дал команду, чтобы никого из экономистов не пускали на предприятия. И мы спокойно за закрытыми дверями работали. И это нам сэкономило время, потому что дало возможность кадры подготовить. И тогда же мы институты стали создавать институт Шихаева, институт Данильченко, – во всех отраслях по институту. Расставили людей и начали потихоньку работать. А Институт кибернетики УССР переключился, в основном, сначала на Львовскую, а потом на Кунцевскую системы. Занимались низом, так сказать.

В конце 1968 г. – начале 1969 г. на стол ЦК КПСС и Совета министров СССР легли материалы, тогда еще неопубликованные, которые показали, что американцы сделали эскизный проект сети (точнее, сетей нескольких) в 1966 г., т.е. на два года позже нас. Но, в отличие от нас, они не стали спорить, а стали делать, и на 1969 г. был запланирован пуск сети АРПАНЕТ, а затем Марк-III и ряда других сетей.

Тут у нас забеспокоились. И я пошел к А. П. Кириленко⁵³ и сказал, что надо возвратиться к тем идеям, которые были в проекте. Опять – комиссию, и напиши, что надо делать, он говорит. Я написал примерно такое: “Единственное, что прошу сделать – это по моей записке не создавать комиссию, поскольку практика показывает, что комиссия работает по принципу вычитания умов, а не сложения, и любое дело способна загубить”. Но, тем не менее, решение было принято создать комиссию. Хотели сделать меня председателем, но после того, как я такую записку в ЦК направил, мне просто неудобно делаться председателем. И председателем стал В. А. Кириллин (председатель ГКНТ), а меня записали его заместителем.

⁵³Кириленко Андрей Павлович, секретарь ЦК КПСС.

Комиссия была еще более высокого уровня – министр финансов был, министр приборостроения и т.д. Это была комиссия по подготовке проекта решения по созданию общегосударственной системы. И мы должны были внести эти материалы на Политбюро. Почти все материалы съезда вносились на Политбюро, а Политбюро уже решало, что на съезд идет, а что издать так.

Начали мы работать. И тут я уже основное внимание уделил не столько сути дела, поскольку она в проекте содержалась, сколько механизму реализации этого дела. Тогда я придумал этот Госкомупр и т.д.

Дело в том, что когда был С. П. Королев или И. В. Курчатов, то у них был шеф со стороны Политбюро, и они могли прийти к нему и любой вопрос сразу решить. А наша беда была в том, что у нас никого не было. А вопросы тут более сложные, потому что затрагивают политику, и любая ошибка тут может трагические последствия иметь (вот, к примеру, Мао Цзэдун от нас откололся и упрекал за то, что мы прибыль восстановили и т.п.). Поэтому тем более важно, чтобы тут была связь с Политбюро, потому что это задача не только техническая, но и политическая, прежде всего.

Мы предусматривали создание Государственного комитета по совершенствованию управления, научного центра при нем в составе около 10-15 институтов, причем институты уже почти все были в то время – нужно было только один, головной, создать институт и все, а остальные все можно было забрать из отраслей или из Академии наук, или переподчинить частично. И должен быть ответственный за всё это дело от Политбюро. Все шло гладко, все соглашались. В это время уже был опубликован проект Директив, и этот проект Директив XXIY съезда включал все наши формулировки, подготовленные на комиссии.

На Политбюро дважды рассматривался наш вопрос. На одном заседании была суть дела рассмотрена, и с этим согласились, признали, что надо делать. А вот как делать, надо ли делать Госкомупр или это надо делать иначе… Эта часть вызвала споры. Мне удалось убедить всех членов комиссии, Руднев⁵⁴ подписал, один Гарбузов отказался поставить свою подпись. И вот, с одним не подписавшим, мы все-таки внесли это на Политбюро. А когда мы туда пришли (это, кстати, происходит в бывшем кабинете И. В. Сталина), то мне уже Кириллин⁵⁵ шепнул, что что-то произошло, но что, он не знал. Во-первых, вопрос рассматривался на заседании, на котором не было Генерального секретаря: Л. И. Брежнев уехал в Баку на 50-летие. А. Н. Косыгин тоже отсутствовал, он уехал хоронить Г. А. Насера⁵⁶. А он должен был бы присутствовать. Так что спросить у верхах не у кого.

Ведет заседание М. А. Суслов⁵⁷. Дали В. А. Кириллину выступить. Потом мне. Я выступил коротко, но мне очень много вопросов было задано. Я отвечал на эти вопросы. Потом были приглашены все зампреды. Л. В. Смирнов⁵⁸ и, в общем, все зампреды поддержали наши предложения. Выступал Н. К. Байбаков.. Он сказал так: “Я слышал, что здесь есть возражения у товарища Гарбузова. Коли эти возражения касаются увеличения аппарата, то я считаю это дело настолько важным, что если Политбюро только в этом усматривает трудность, то пусть мне дадут поручение как председателю Госплана и я внесу предложение, как ликвидировать три министерства (сократить или объединить) и выйдет штат для этого дела”.

⁵⁴Руднев Константин Николаевич, министр приборостроения, средств автоматизации и систем управления СССР.

⁵⁵Кириллин Владимир Алексеевич, председатель Госкомитета Совета Министров СССР по науке и технике.

⁵⁶Насер Гамаль Абдель, президент Египта.

⁵⁷Суслов Михаил Андреевич, секретарь ЦК КПСС.

⁵⁸Смирнов Леонид Васильевич, председатель Госкомитета Совета Министров СССР по оборонной технике.

Руднев откололся. Он, хотя и подписал этот документ, но здесь выступил и сказал, что это, может, преждевременно. А Гарбузов так выступил, что вообще годится для анекдота. Вышел на трибуну и обращается к К. Т. Мазурову (тогда первый заместитель Председателя Совмина СССР). Вот, мол, Кирилл Трофимович, по Вашему поручению я ездил в Минск, и мы осматривали там птицеводческие фермы. И вот на такой-то птицеводческой ферме (называет её) птичницы сами разработали вычислительную машину. Тут я громко засмеялся. Он мне так… погрозил и сказал: “Вы тут, Глушков, не смейтесь, здесь о серьезных вещах говорят”. Но его М. А. Суслов перебил сразу, говорит: "Товарищ Гарбузов, Вы пока ещё тут не председатель, и не Ваше дело наводить порядок на заседании Политбюро. А он, как ни в чем не бывало, с него как с гуся вода, продолжает: “Три программы выполняет: включает музыку, когда яйцо снесла курица или перед тем, я уж не помню, свет выключает и зажигает и все такое прочее”.

В общем, яйценоскость повысилась. Вот, говорит, что нам надо делать: сначала все птицефермы в Советском Союзе автоматизировать, а потом уже думать про всякие глупости вроде общегосударственной системы и т.д. А я, правда, в этом месте засмеялся, а не в том, но это не имеет значения. Ладно, это, так сказать, анекдот. Но они внесли контрпредложение тут же, в котором всё снижается на порядок: вместо Госкомупра – Главное управление по вычислительной технике при ГКНТ, вместо научного центра – ВНИИПОУ и т.д. А задача старая. Но она техницизируется, т.е. изменяется в сторону Государственной сети вычислительных центров, а что касается экономики, разработки моделей, ОГАС и т.д., то это всё смазали.

Выступает М. А. Суслов и говорит: "Товарищи, может быть мы совершаем ошибку сейчас, что не принимаем проект в полной мере, но настолько революционное преобразование, что нам трудно сейчас. Может, давайте пока попробуем вот так, а потом будет видно, как быть”. И спрашивает не Кириллина, а меня: “Как Вы думаете?”. А я говорю: “Михаил Андреевич, я могу Вам только одно сказать, что, если мы сейчас этого не сделаем, то во второй половине 70-х годов советская экономика столкнётся с такими трудностями, что все равно к этому вопросу придётся вернуться”.

Ну, и работа закрутилась. Да, тогда, когда создавалась моя комиссия, вот эта первая в 1962 г., одновременно в Государственном комитете по науке и технике уже было создано такое Главное управление по вычислительной технике. Оно проработало 2 с лишним года, а потом, когда восстановили министерства, и образовалось министерство приборостроения и средств автоматизации К. Н. Руднева, то управление ликвидировали. Теперь его воссоздали заново.

Где-то в ноябре меня приглашает А. П. Кириленко. Я прихожу в кабинет, тогда на 5-м этаже, на Старой площади, в без двух минут десять. Сидит уже министр наш ракетный Афанасьев С. А.; его вызвали на 10.10. Он меня спрашивает: “У Вас такой короткий вопрос?” Я ему отвечаю, что вообще не знаю, зачем меня пригласили. Прохожу в кабинет я, естественно, первый. Встаёт Андрей Павлович, поздравляет и говорит: “Назначаешься первым заместителем Кириллина. На то место, на котором сейчас Жимерин⁵⁹. Я уже согласовал с Леонидом Ильичём. Он спросил, может ему поговорить, но я сказал, что не надо, сам всё улажу”.

⁵⁹Жимерин Дмитрий Георгиевич, Первый заместитель председателя Государственного комитета Совета Министров СССР по науке и технике.

А я ему говорю: "Андрей Павлович, а Вы со мной предварительно поговорили на эту тему? А может, я не согласен? Вы же знаете, что я возражал, я считаю, что в таком виде, как сейчас решение принято, оно способно только исказить идею; ничего из этого не получится. И если я приму Ваше предложение сейчас, то виноваты будем мы с Вами: я внёс предложение, вы поддержали, меня назначили, дали, вроде, в руки всё, а на самом деле ничего нет. Вы же понимаете, Вы умный человек, что с такой позиции даже ракету простую сделать нельзя, не то, что там построить новую экономическую систему управления государством. В Государственный комитет по науке и технике даже к председателю министры не ходят, а к первому заму – тем более”.

Ну ладно, сели мы, начал он меня уговаривать. Сначала в таком плане, что, мол, Вы меня ставите в неудобное положение перед Леонидом Ильичём, я ему сказал, что всё улажу. А я не поддаюсь. Он тогда перешёл на крепкие слова и выражения. А я всё равно не соглашаюсь. Потом опять на мягкие, опять на крепкие. Уже 12 часов. (Афанасьев сидит в приёмной, ждёт). Обедать заказал, съели мы с ним по борщу, еще что-то. В общем, в час с лишним он меня отпустил. Так мы ни о чем и не договорились. Он злой, даже не попрощался со мной, и мы до XXIV съезда с ним, когда встречались, не здоровались и не разговаривали.

А уже когда я как делегат съезда фотографировался с членами Политбюро, то тогда он со мной поздоровался, и с тех пор восстановились отношения, он присылает поздравления каждый год. А тогда он своего друга, Жимерина, которого он всегда поддерживал, поставил на это дело. А я, естественно, на что согласился – это быть научным руководителем ВНИИПОУ.

А тем временем началась вакханалия в мире. Поскольку всё было секретно, то фактически никто ничего не знал об этих документах. Первый документ, который появился, это был проект Директив XXIY съезда, где было написано об ОГАС, ГСВЦ и т.д.

Заволновались американцы. Потому что они не на войну делают ставку – это только прикрытия, они гонкой вооружений стремятся задавить нашу экономику, и без того слабую. И, конечно, любое укрепление нашей экономики – это для них самое страшное, что только может быть. Поэтому они сразу по мне открыли огонь всеми калибрами, какими только можно. Появилось сначала две статьи – одна в "Вашингтон пост” Виктора Зорзы, а вторая – в английской “Гардиан”. Статья Виктора Зорзы называлась "Перфокарта управляет Кремлем”, рассчитана была на наших руководителей. Там было написано так, "Царь советской кибернетики академик В. .М. Глушков предлагает заменить кремлевских руководителей вычислительными машинами”. Ну и так далее, так они умеют, низкопробная такая статья.

Статья в "Гардиан” была рассчитана на советскую интеллигенцию. Там было сказано, что, вот В. М. Глушков предлагает сеть вычислительных центров с банком данных, что это, конечно, звучит очень современно, и это более передовое, чем есть сейчас на Западе, но что это есть на самом деле не для экономики, а что это заказ КГБ на то, чтобы мысли советских граждан упрятать в эти банки данных и следить за каждым человеком.

Эту вторую статью все "голоса”, которые есть: и “Голос Америки”, и “Би-би-си”, и "Немецкая волна” – передавали раз пятнадцать на разных языках на Советский Союз и страны социалистического лагеря.

Потом последовала целая серия перепечаток других ведущих капиталистических газет: и американских, и западноевропейских, потом серия новых статей. Тогда же вот странные вещи начали случаться с самолётами. Кстати, непонятно, против меня ли это была диверсия тогда, когда Ил-62 из Монреаля в 1970г. вылетел и вынужден был вернуться: в горючее что-то подсыпали, летчик опытный почувствовал что-то неладное уже, когда мы летели над Атлантикой, и возвратился назад. Слава богу, все обошлось, но это дело так и осталось загадкой. А позже немного был случай в Югославии, когда на нашу машину чуть не налетел грузовик, который поехал на красный свет – шофер чудом сумел увернуться. Поджог квартиры в Москве в ночь на 1 Мая.

И наша вся оппозиция, в частности, экономическая, на меня ополчилась. В начале 1972 г. в "Известиях” была опубликована статья Мильнера, он тогда был заместителем директора Института Соединенных Штатов Америки Арбатова.

Статья называлась "Уроки электронного бума”. В ней он пытался доказывать, что американцы переболели этой болезнью, что теперь у них уже вычислительных машин никто не берет, и спрос на машины упал.

И последовал целый ряд докладных записок в ЦК КПСС от наших экономистов, командированных в США, где использование вычислительной техники для управления экономикой приравнивалось к абстрактной живописи, как мода. Что, мол, потому только капиталисты покупают машины, что это модно, так же как и абстрактные картины, чтобы не показаться несовременными.

Это имело самые отрицательные последствия, поскольку шло наверх.

Да, я забыл сказать, откуда взялось отрицательное решение по нашему предложению. Дело в том, что Гарбузов сходил к Косыгину и сказал, что Госкомупр есть организация, с помощью которой ЦК будет смотреть, правильно ли Косыгин и Совет Министров в целом управляют экономикой. А мы в проекте специально подчёркивали, что Госкомупр должен работать под непосредственным управлением ЦК КПСС. И возражения последовали от А. Н. Косыгина, а раз он возражал, то, естественно, это принято быть не могло. Но мы тогда этого не знали, это стало известно мне года через два по нескольким независимым каналам, прежде всего через помощников А. Н. Косыгина.

А дальше пошла вот такая, как я рассказал, кампания. Причем стремились всё время низвести это до управления технологическими процессами. Этот удар был очень точно рассчитан, потому что и А. П. Кириленко, и А. Н. Косыгин, и Леонид Ильич – они же все технологи по образованию, поэтому это им близко и понятно.

В 1972 г. состоялось Всесоюзное совещание под руководством А. П. Кириленко, на котором главный крен был сделан в сторону управления технологическими процессами, чтобы замедлить АСУ, а АСУ ТП дать полный ход.

Частично вот эти дезориентирующие статьи и отчеты, которые направлялись в ЦК КПСС нашими командировочными, мне удалось сгладить. Это, в общем, организованная ЦРУ кампания дезинформации, типичный пример, потому что они бьют в настоящее время по управлению в основном, это наиболее верный способ выиграть экономическое соревнование: дешёвый и верный. Мне удалось только вот что сделать. Я попросил нашего советника по науке в Вашингтоне сделать доклад, который бы А. Ф. Добрынин прислал в ЦК КПСС о том, как “упала” популярность машин в США на самом деле. Дело здесь заключалось в том, что записки, которые пишут командировочные, члены Политбюро не читают: они же не могут всё читать, а записки, которые пишет посол, особенно посол в такой ведущей державе, как США, рассылаются всем членам Политбюро, и они их читают. Поэтому у меня расчёт верный оказался, и это смягчило удар немного. Так что полностью ликвидировать тематику по АСУ не удалось.

А мы тем временем подготовили кунцевскую систему, сделали расчеты по внедрению – сколько кадров надо, занимались высшей школой много (с помощью Жимерина), специально открыли факультеты новые в Новосибирске, в Москве, в МФТИ. Кафедра у нас с 1967 г., а факультет управления и прикладной математики в 1970 г. был открыт. Это все была работа на новый этап культуры управления, которая была создана. Во время подготовки XXV КПСС была попытка слово ОГАС вообще ликвидировать, изъять, как будто его и не было. Я писал специально записку в ЦК КПСС, когда был уже опубликован проект “Основных направлений”, чтобы восстановить ОГАС, т.е. чтобы создавать отраслевые системы управления (там отраслевыми и кончалось), последовательно объединяя их в общегосударственную – вот это моя формулировка, она была принята. И на XXVI съезде было то же самое. Здесь мы лучше подготовились, направили материалы в комиссию, которая готовила не директивы даже, а речь Л.И. Брежнева, отчётный доклад. Я заинтересовал почти всех членов комиссии; самый главный там, кто пишет, Цуканов Г. Э⁶⁰; он съездил в институт к Данильченкоы, ему страшно понравилось, и он обещал это дело продвигать. Вначале хотели включить это в речь на Октябрьском (1980 г.) Пленуме ЦК КПСС, но там по времени просто это не проходило. Потом пытались включить в отчетный доклад, но тоже доклад этот оказался слишком длинным, и когда его сокращали, то это выкинули. Но, тем не менее, всё равно в отчётном докладе больше сказано про вычислительную технику, чем вначале хотели. Одновременно мне посоветовали начать кампанию в “Правде”, а редактор “Правды” Афанасьев – управленец, и он опубликовал нашу статью под заголовком “Для всей страны”. И то, что он дал такой заголовок, означает, что они это дело обговорили наверху…

⁶⁰Цуканов Георгий Эммануилович, помощник Генерального секретаря ЦК КПСС.