1. 1 сентября 1981 г. папа, возвратившись со своего любимого отдыха – с рыбалки на Днепре, сделал запись в своем настольном календаре: “Дети в школу собирайтесь, а я пошел в больницу”. Туда его направила лечащий доктор на 10 дневное обследование, чтобы получить медицинскую справку для поездки в Чехословакию.
2. Еще 24 августа в кругу друзей, коллег, сотрудников института, членов семьи, приехавших на Днепр в лагерь, где папа с 1/VIII отдыхал мужской компанией заядлых рыбаков, таких как В. Деркач, Т. Марьянович, В. Тарасов и др. было очень весело, интересно отмечен его день рождения. Ему исполнилось 58 лет. Сколько изобретательности, выдумок, юмора можно было увидеть, услышать там. Рыбы наловили много, настроение было приподнятое. Папа чувствовал себя хорошо, правда, пожаловался маме на некоторую потерю чувствительности левой ноги и, поэтому, некоторую неустойчивость в ходьбе.
3. 30/VIII папа сам ходил в Чехословацкое консульство на прием по их настойчивому приглашению, затем на обед к В. В. Щербицкому1 , в котором участвовал и член правительства Чехословакии т. Индра. Стоял вопрос о научной помощи Чехословакии со стороны папы. Дома папа говорил о намеченной поездке в Австрию и о других командировках. До конца года график был расписан до дня и был очень насыщенным, что не могло не вызвать беспокойства у семьи при его состоянии здоровья.
1 Щербицкий Владимир Васильевич, Первый секретарь ЦК КП Украины.
4. Еще в 1980 г. здоровье папы стало резко ухудшаться. Головная боль, особенно в затылке, мучающий кашель, сердечная аритмия, скачущее давление, полная потеря аппетита беспокоили его. Но силой характера, выработанным с детства умением заставить себя работать при любом состоянии здоровья, он преодолевал все трудности и не снижал темпов своей деятельности.
По настоянию семьи он прошел проверку в онкологическом институте, в институте Шалимова2 , в Институте нейрохирургии у Ромоданова3 . Ответ был один: “Нашего ничего нет. Все это результат Вашего переутомления”.
5. Но что-то менялось в поведении папы. Он как-то стал больше тянуться к семье, словно восполняя упущенное. Начиная утро с мощной зарядки, он просил маму не уходить, побыть рядом с ним. Приходя домой очень уставшим с работы, старался пообщаться со мной, с Верой4 , желая о многом рассказать, наставить, нацелить на будущее. В разговоре с нами он всегда подчеркивал, что каждый человек должен иметь в своей жизни мечту, а, следовательно, и цель, к которой нужно стремиться, преодолевая трудности, преграды, разочарования и, преодолев их и, приблизившись хотя бы на шаг к цели, он будет испытывать самую большую радость. И тогда работа не будет насилием над собой, принуждением себя, а сделает жизнь интересной. И будет не грустно оглянуться назад – прожитое время не прошло даром.
На письменном столе под стеклом у папы можно было прочитать предупреждение: „Сегодня первый день твоей оставшейся жизни. Не теряй время даром!”
Конечно, папа хотел видеть нас счастливыми в будущем, но он как-то особенно остерегал нас от примитивного представления о счастье, напоминал о необходимости не забывать о психологических и моральных принципах жизни. Разум и совесть всегда должны определять поступок человека. Мне и Вере с папой можно было разговаривать только „языком правды”, так как он на расстоянии чувствовал даже намек на отклонение от неё.
6. В Феофании5 мы с мамой поочередно дежурили у папы в палате. Как интересно было быть рядом с ним. Он делился своими грандиозными планами на будущее. Он считал, что проблем, стоящих перед человечеством, много, но самой главной является проблема счастья в самом широком смысле слова. Задача науки, ее обязанность перед человечеством состоит в том, чтобы сделать и отдельных людей и все человечество более счастливыми. А счастье человечества не состоит только в материальном комфорте. Он будет бесполезен, если природа перестанет существовать, если человечество будет жить под страхом атомной войны, которая может в одно мгновение уничтожить не только комфорт, но и саму жизнь. Проблем много. Но развитие науки должно явиться в первую очередь фундаментом материального состояния народа.
2 Киевский научно-исследовательский институт клинической и экспериментальной хирургии, директор которого Шалимов Александр Алексеевич.
3 Ромоданов Андрей Петрович, академик АМН СССР, нейрохирург, специалист по лечению опухолей и сосудистых заболеваний головного мозга, директор Киевского научно-исследовательского института нейрохирургии.
4 Вера – младшая дочь Виктора Михайловича.
5 Имеется в виду больница, где лежал Виктор Михайлович.
Результатом научно-технической революции является бурная компьютеризация практически всех областей человеческой деятельности. Все большая часть информации перемещается в память ЭВМ, где она хранится в безбумажном виде. Отсюда следует, что все большую и большую роль в нашей жизни будет играть безбумажная информатика.
И много-много интересного еще и еще. Он считал, что кибернетика перестроит саму жизнь человека и науку.
7. В выборе профессии я пошла по стопам папы. Защитила диссертацию. Вышла замуж за Володю Китова и должна была ехать в Москву, где он жил. Прощаясь с папой, я увидела впервые в своей жизни слезы на его глазах. Он крепко прижал меня к себе и сказал, что ему очень жаль расставаться со мной. Маме потом говорил, что ему очень жаль меня. Словно предчувствовал что-то плохое. Потом с папой я встретилась уже в Москве, когда его привезли в Кремлевскую больницу.
8. При встрече с мамой она рассказала мне, как лечили папу, и с горечью сообщила, что здоровье папы вызывает огромную тревогу. В больнице в Феофании сначала был поставлен диагноз – остеохондроз и защемление нервов шейного отдела позвоночника. Отсюда боль в затылке. Папа стал делать зарядку по 1000 поворотов и качаний головой. Улучшений не последовало. Потом предполагалось вирусное поражение сосудов головного мозга, нервной системы. После очередного консилиума стали считать, что такое состояние больного идет от сосудистой дистонии и остеохондроза. Начали делать электрофорез на шейный отдел позвоночника, чтобы снять головную боль в затылке. Но состояние папы только ухудшалось. Посчитали, что боль в районе шейных позвонков от корешкового воспалительного процесса и попытались снять новокаиновой блокадой. Очередной консилиум констатировал резкое ухудшение физиологических параметров больного: скачущее давление, усиливающаяся аритмия сердца, появившаяся аритмия дыхания. Разрыв по времени между выдохом и вдохом доходил до 25 сек. Стал страдать двигательный аппарат: трудно было доходить без поддержки даже до рядом расположенного туалета.
Папе сделали пункцию спинного мозга, стали делать рентгенотерапию, начали давать гормональные препараты.
Без точного диагноза врачи не знали, как и чем лечить, порой назначали лекарства, противоположно действующие, что еще больше ухудшало состояние больного. Уже с 7/IX мама дежурила у постели папы круглосуточно. Болезнь резко прогрессировала.
9. Приезжавшие из Москвы на консультации к папе главные конструктора автоматизированных систем управления отраслей промышленности Ю. Антипов, Ю. Черкасов, И. Данильченко, а также посетившие папу академики А. Тихонов, А. Самарский и др. забили тревогу. Срочно по распоряжению министра здравоохранения страны С. Буренкова в Киев были направлены для консультации: академик Кузьмичев, директор Института травматологии и известный специалист по остеохондрозу, и профессор Линев, заместитель директора Института неврологии. После длительного консилиума было принято решение срочно переправить Глушкова в Москву для установления диагноза и проведения с этой целью необходимых дополнительных обследований, которые в Киеве выполнить невозможно как, например, определение проводимости аорты и сосудов головного мозга и др. Из-за отсутствия соответствующего оборудования.
Мама боялась отправлять папу в таком состоянии без предварительной договоренности о конкретном месте размещения папы в Москве. Б. Е. Патон6 и потом В. В. Щербицкий подключились к решению этого вопроса. Б. Е. Патон договорился с Е. И. Чазовым7 о размещении папы в ЦКБ8 . Щербицкий позвонил в Феофанию и разговаривал с мамой. Он сказал, что Украина не оставит без помощи и внимания Глушкова в Москве, что он будет лично сам следить за ходом лечения и состоянием Глушкова. Маме он дал номер телефона, по которому она может связываться при появлении каких-либо трудностей для их разрешения. Щербицкий сдержал свое слово. В Москве мы чувствовали поддержку и заботу Украины о нас. Узнав о необходимости транспортировки Глушкова в Москву в больницу, зам. Начальника ПВО страны В. Дружинин позвонил начальнику IV Управления Минздрава Украины Тырновому, сообщил, что готов немедленно вылетать самолетом с соответствующим медицинским сопровождением и спросил, на каком аэродроме более удобно для Глушкова приземлиться. Но было принято решение перевозить папу поездом.
6 Патон Борис Евгеньевич, президент АН УССР.
7 Чазов Евгений Иванович, известный академик, кардиолог, директор Кардиологического центра, ответственный за медицинскую часть ЦКБ.
8 Центральная кремлевская больница.
Киевский вокзал в Москве принял поезд, в котором перевозили папу на особый путь, чтобы было легче подъехать скорой помощи. Папу встречало очень много народу, те, с кем он работал, кто его знал как ученого, друзья и близкие.
20/Х 1981 г. папа был помещен в 316 палату Кремлевской больницы в неврологическое отделение, заведующим которого был Шмырев Владимир Иванович. Палата входила в личный резерв Чазова, была очень просторная, светлая. Мама осталась в палате с папой, что было большим исключением, сделанным для нашей семьи. На другой день, еще не было 8 часов утра, к папе в палату пришел Чазов. Он был раньше знаком с отцом и обращался к нему за помощью по внедрению кибернетики в медицину. Более двух часов он беседовал, расспрашивал папу. После осмотра заявил и правительству по его запросу, и группе академиков во главе с В. С. Семенихиным на их запрос, что поднимет Глушкова, но потребуется пара месяцев.
Активность лечения резко возросла. На некоторый период папе стало легче, и он подумывал, как ему начать работать, но день был полностью заполнен обследованиями, процедурами. И хотя был выставлен индивидуальный медицинский пост при папе, мама или я все время оставались рядом с ним в палате. Поскольку папа как ученый нес большую нагрузку по компьютеризации военно-промышленного комплекса и экономики страны, его здоровьем стали интересоваться и государственные органы, и ученые. В Москве был создан своеобразный штаб помощи Глушкову, в который входили Игорь Антонович Данильченко, Юрий Евгеньевич Антипов, Юрий Александрович Михеев, а также сотрудники Института кибернетики Анатолий Александрович Стогний, Виктор Алексеевич Тарасов и др.
3/ХI состояние здоровья резко ухудшилось.
5/ХI коллапс, потеря сознания, снижение всех жизненных функций организма. Папу перевели в реанимацию, подключили искусственное дыхание. Шли дни, сознание не возвращалось. В реанимацию к папе никого не пускали. Пять близких нам московских семей оставались жить в нашей московской квартире. Никто домой не уходил, все ожидали сообщения из больницы. Стояла жуткая тишина. Даже разговаривали полушепотом. Никто ни охал, ни вздыхал, словно все замерли в ожидании самого страшного сообщения.
На 7 ноября Чазов назначил консилиум на 9 часов утра. Москва в этот день праздновала, все улицы были заполнены демонстрантами и перекрыты для транспорта. Мы нервничали, сумеет ли собраться консилиум. Все явились во время. Консилиум приступил к работе ровно в 9.00. В нем приняли участие извесные ученые: академики, доктора наук, професора – спецеалисты в области невропатологии, нейрохирургии, сосудистой хирургии, травматологии, пульманологии.
Консилиум не смог установить единого диагноза из-за разброса мнений и не смог ответить на целый ряд вопросов: откуда шло поражение левой руки, потеря чувствительности стопы правой ноги; откуда такое отвращение к пище, изнуряющий кашель, рвоты.
Папа в сознание не приходил. Констатировали отек мозга, легких, нарушились деятельность почек, дыхание. Так продолжалось 10 дней.
Много людей звонило нам, предлагали свои услуги, давали советы, предлагали новые лекарства, препараты со всех концов страны.
Утром раздался звонок в нашей квартире. Звонил Шмырев. Он не говорил, а просто кричал от радости. Он зашел в реанимацию к Глушкову, а папа поздоровался с ним и спросил у Шмырева, как его здоровье?
Папе стало лучше, его перевели из реанимации в палату интенсивной терапии. Началось усиленное лечение, но без диагноза. Помогали все члены штаба, особенно Раиса Афанасьевна Михеева, она сумела установить контакты со всеми реаниматорами, персоналом палаты, чем очень помогла. Академик Семенихин посетил папу. Обсуждали много вопросов по работе. Он передал папе пожелание скорейшего выздоровления от Устинова9 , который курировал военно-промышленный комплекс в стране и был министром обороны СССР. Папа попросил Семенихина найти для него врача, но хорошего системщика. А то расчленяют больного по специализациям, а воссоединить, воедино собрать не могут, не рассматривают человека как единый организм, хотя все специалисты очень высокого уровня.
Через Гвишиани10, Австрию, Англию для определения диагноза договорились, в порядке исключения для Глушкова, о вхождении в диагностический банк данных в Филадельфии, в США.
9 Устинов Дмитрий Федорович, маршал Советского Союза, член Политбюро ЦК КПСС.
10 Гвишиани Джермен Михайлович, академик, зам. пред. Госкомитета СССР по науке и технике.
К тому времени Глушков уже получил международное признание как ученый в области информатизации и компьютеризации общества, в области создания информационной индустрии и подготовки кадров. Ему принадлежало около 800 работ, 30 монографий, многие из которых переведены на другие языки. Он имел все высшие награды своей страны и награды ряда других стран за научные работы и помощь. Был академиком союзной и украинской, а также ряда зарубежных академий наук. Приглашался читать лекции многими зарубежными университетами, возглавлял программные комитеты компьютерных конгрессов, проведенных в США. Англии, Швеции, Югославии, был экспертом ООН по вычислительной технике. На Международном философском конгрессе в Дюссельдорфе (ФРГ) его доклад произвел большое впечатление, о чем писали и наши, и зарубежные газеты. В нем он рассказывал и о значимости кибернетики для медицины.
Папа предложил Шмыреву и лечащему врачу прийти с данными обследования и составленным анамнезом больного на Вычислительный центр для компьютерного определения диагноза. Они не поверили и посчитали, что Глушков их разыгрывает. Папа очень расстроился, большего непонимания было трудно представить. Тогда папа на вопрос Устинова: “Чем я могу помочь Вам, какие у Вас есть просьбы ко мне?” ответил:
“Пришлите танк!”
В назначенное время Шмырев, начмед ЦКБ, лечащий врач все же пришли в Вычислительный центр. После введения всех данных о больном компьютер задал приблизительно 50 вопросов. Ответили только на небольшую часть из них. Некоторые обследования, о результатах которых запрашивал компьютер, не сделаны вообще, для проведения других не было соответствующей базы. Ответ был печальным. По представленным данным обследований больного диагноз установить невозможно. В помощь машина напечатала более 100 названий опубликованных в журналах работ, где излагается ход лечения подобных заболеваний.
Здоровье папы ухудшалось, сил бороться становилось все меньше, надежды на выздоровление, на чудо таяли с каждым днем.
17/ХII с папой произошел второй коллапс, но из него он вышел быстро. К лечению подключили очень известного в то время травника, с Дальнего Востока были переданы бальзам из женьшеня, с Армении передали особенные лекарства, из Прибалтики получили бальзам для ухода за кожей и много-много другого.
После изучения вопроса о крупных специалистах в других странах по просьбе членов семьи и многих товарищей для определения диагноза был приглашен из Кельна (ФРГ) известный нейрохирург профессор Цюльх. Он работал в тесном контакте с американцами. 7 января, встретившись с папой, он сказал, что Глушкова знает, что он договорился с американскими коллегами о помощи, заверил, что, если в любой точке Земли есть средства, которые могут помочь, они будут использованы. Он несколько раз заходил к папе в палату. Они легко общались на немецком и английском языках. Папа свободно владел ими и даже наизусть знал “Фауста” Гете на немецком – языке оригинала.
Цюльх пробыл несколько дней. Некоторые обследования были сделаны по его просьбе дополнительно. Диагноз был установлен окончательный и самый страшный:“Болезнь запущена, опухоль продолговатого мозга, она стала распространяться вдоль позвоночника. Спасти Глушкова невозможно”. Ни наша семья, ни друзья, ни коллеги, ни многие, с кем папа работал и которые боролись за его выздоровление, не были готовы к такому страшному диагнозу. С его сильной, волевой, энергичной, целеустремленной личностью слово “смерть” не вязалось.
Сколько новогодних телеграмм, писем, телефонных звонков, различных поздравлений вот только что папа получил со всех концов большой страны, и от государственных деятелей, и от учеников, и от воинских частей, в том числе и от подводников, перед которыми он выступал с лекциями, от разных коллективов, от учебных заведений, различных научно-исследовательских институтов. (За многочисленные интересные и глубокие лекции по кибернетике и ее применению папа внесен во Всесоюзную книгу почета Народных университетов). Сотрудники отделения почты и больницы говорили, что еще никогда не видели такого наплыва поздравлений, число которых приближалось к тысяче. Мы поставили елочку, поздравили обслуживающий персонал с новым 1982 годом. Это был самый страшный в моей жизни Новый год.
По состоянию здоровья папу опять перевели в реанимацию. Он уже лежал с трубочками, введенными в трахею, желудок, увешанный приборами, проводами. Рядом стоял аппарат искусственного дыхания, на стенде пробегала в виде строки его кардиограмма. Папа тяжело дышал, мучил кашель. Головная боль и слабость от изнурительной болезни. Маму в реанимацию не пускали. Мне по большой нашей и папиной просьбе разрешили бывать в палате не более 30 минут, поскольку, разговаривая, папа быстро уставал. Говорил он тихо, было видно, как ему тяжело. Как он напрягал всю свою волю для преодоления своего тяжелого состояния, но ни слова жалоб, охов, вздохов. Я понимала, что своим видом не должна его расстраивать. Еле сдерживала слезы, себя, чтобы не закричать, не броситься к папе, прижаться к нему.
Папа подозвал меня поближе к себе и ослабленным голосом сказал, что надо с пользой прожить оставшееся ему время. Он попросил меня принести магнитофон, так как хочет записать на нем то, что было сделано и что не успел сделать, о своей жизненной позиции, об институте и планах его работы на будущее, об ОГАС, о людях, которые пошли за ним в новую науку, интересную и очень необходимую для будущего страны. Папа считал, что уже в конце ХХ века богатство страны будет определяться не столько золотым ее запасом, сколько полнотой информации, которой располагает государство для поднятия уровня технической и интеллектуальной оснащенности.
Папа, папа, как ты поражал меня своим мужеством, выдержкой, волей! Ни жалоб, ни стонов. Как тебе трудно было так себя держать!
Я слышала одну и ту же фразу после кратковременного перерыва из-за состояния папы: “Олечка, нам надо еще поработать, иначе не успеем”. Это говорил человек, глядя смерти в глаза, за несколько дней, а потом только часов до ее прихода. И спешил сказать о тех, с кем работал, оценить их вклад в общее дело и поблагодарить за совместную работу. Но не успевал обо всех рассказать, волновался, не хотел обидеть кого-либо. Я путалась в переключениях магнитофона, слезы душили, руки дрожали, а папа успокаивал меня и опять просил продолжить работу.
Я видела слезы у тех, кто дежурил у папиной постели. Ночью мне становилось жутко, я не могла спать, но, вспомнив папу, как он собирал в себе все свои силы, волю, выдержку, чтобы не стонать от боли физической и душевной, не перекладывать на нас всю тяжесть своего состояния, брала себя в руки. Невольно задавала себе вопрос, откуда папа берет силы так бороться и отодвигать хотя бы на миг надвигающуюся смерть, используя и отдавая каждую минуту своей оставшейся жизни на пользу дела, науки, которой посвятил всю свою жизнь, заботясь не о себе, а о людях, об их лучшей жизни.
Так прошли девять дней, а казалось, была прожита вся жизнь вместе с папой, жизнь яркая, интересная, но короткая и нелегкая. Она оборвалась, не дав ему высказать все, что хотел. Папа потерял сознание.
31 января 1982 года в 11 часов 07 минут папы не стало. И пока билось его сердце, до последнего удара в палате рядом с ним были его друзья: Данильченко и Михеев.
По просьбе семьи тело В. М. Глушкова было перевезено в Киев и похоронено на центральной аллее Байкового кладбища.